ПОХИТИТЕЛИ БОЯЛИСЬ ПЕЙДЖЕРА. Часть II
2 Июля 2000

• Версия для печати

ВОЙНА КАК ИСТОЧНИК АДРЕНАЛИНА

- Правда, что поездки журналистов на войну превращаются в источник адреналина?

- Абсолютная. Когда мы вернулись, на работе ничего не получалось. На летучках было мучительно скучно. Война - это манящая пропасть.

Хотя страх есть всегда. Если человек нормальный, он боится. Только спустя год после первой поездки в Чечню я стал спокойно снимать.

- Неужели даже зиндан не отбил охоты ездить туда?

- Когда только вернулся, думал, что больше не поеду. Два года действительно не ездил. А потом опять появилось желание. Последний раз поехал через Грузию, с бельгийской группой. Правда, за нас поручились очень серьезные люди, существовало несколько страховочных вариантов, но я все время был на стреме. Первую ночь не мог спать.

- Вы не боялись, что страховавшие вас люди вновь сдадут?

- Несмотря на печальный опыт, я знал - в Чечне остались люди, которым можно доверять. Хотя, конечно, вторая война - другая. Большинство населения Чечни озлоблено.

Сейчас уже гораздо страшнее, чем тогда. И все же, если будет возможность сделать хороший материал, если будут люди, которые обеспечат безопасность, я снова поеду туда.

- Чего вы боялись больше всего?

- Чтобы нас не обнаружили люди Масхадова: могли пристрелить, заметая следы.

- А бытовые условия не пугали?

- Не чистить зубы, не мыться? К этому привыкаешь. Возникает ощущение, что все чувства притупились. Помните, у японского писателя Кобо Абэ есть вещь о том, как мужчина шел на работу, попал в яму и не хочет выходить? Происходит психологический надлом. Хочешь одного: чтобы не произошло ничего неожиданного.

Хотя желание вырваться, убить, избить - сохраняется. Злость больше страха. Отношение, как к животному, запертому в клетке, бессловесному - угнетает. Когда дверь открывают только для того, чтобы забрать твои нечистоты...

ВСЕ КОНЧИЛОСЬ

- ... Домой возвращались самолетом, первым классом, был богатый стол, выпивка, нормальные люди кругом. Хотелось надеть очки, посмотреть на девушек, выйти прогуляться, бежать до упаду.

Отжимались, висели вниз головой, придумывали нелепые упражнения.

Это было время, когда мы практически не говорили. Каждый остался один на один с собой.

- Что вы чаще всего видели во сне?

- Родных, близких. Однажды приснилось, как я с отцом встречаюсь на границе с Ингушетией. И отец спрашивает: «Уверен ли ты в том, что делаешь?» И тогда, во сне, я не смог ответить.

Мои родители живут в Нальчике, они порой и не знали, куда я езжу. А о плене услышали по телевизору.

Однажды нам принесли карты. Играли, раскладывали пасьянс, а потом их отобрали. Было жалко.

Влад вспоминал свой отпуск, часто говорил о любимой девушке - она сильно ему помогала. Пытались шутить, любая шутка, даже нелепая, вызывала приступы истеричного смеха. Охрана требовала замолчать.

В день рождения Влада нам принесли шампанское сомнительного разлива и шоколад. В плену Владу исполнилось 20 лет.

- Наверное, после совместно пережитого ваши отношения стали особыми?

- В принципе, мы совершенно разные люди. Сейчас встречаемся редко, у каждого много работы. Но среди друзей он занимает особое место. Что бы ни случилось, эти отношения не изменятся.

Он очень меня поддерживал. Требовал лекарства, когда мы сидели в зиндане. Практически насильно кормил. Перевязывал. Мы еще тогда запланировали вместе поехать к его деду в деревню, в Новгородскую область. Может, в этом году получится выбраться.

- Вы вспоминаете о плене при встречах?

- Ни слова. Иногда совершенно посторонние люди спрашивают: «Ну и как там, в плену?» Меня это раздражает. Лучше, чтобы никто не знал. Люди, которые этого не пережили, не способны понять. А понимающий никогда не заведет речь.

КТО ВИНОВАТ?

- Когда мы вернулись, мне советовали обратиться к психологу. Жалею, что не сделал этого. В тот момент ничего не хотелось.

Оказалось, что свобода для меня - понятие вовсе не философское, а очень простое, физиологическое. Примитивное. Это означает, что ты можешь встать, например, и выйти из комнаты.

- Почему вы ушли из «Взгляда»?

- Когда мы вернулись в Москву, я не смог больше работать там. Когда Александра Любимова сделали директором информационных программ ОРТ, мне поручили создать что-то вроде стрингерской сети на Кавказе. Но быстро выяснилось, что объективные сюжеты оттуда - а их было немало - никого не интересуют.

И я ушел. Год сотрудничал с чешским и бельгийским телевидениями. Теперь вот на Ren-TV, в «Большой политике».

- Если бы вам представилась возможность лично встретиться с человеком, повинном в вашем с Черняевым плене, что бы вы сделали?

- Мне безумно интересно встретиться с Султаном, нашим водителем. С человеком, который тогда за нас поручился - тоже.

Есть такой человек, Арби Бараев. Говорят, именно он причастен к похищениям журналистов. Ему бы, точно, врезал смачно. А потом послушал, что скажет.

- Может быть, вы точно знаете виновника?

- Я мечтаю взять интервью у Березовского. Есть несколько вопросов... Неважно, что он ответит. Мне бы в глаза посмотреть.