ЧП СОЮЗНОГО МАСШТАБА. Часть I
6 Ноября 2000

• Версия для печати

Путч 1991 года, торжество народных масс, Ельцин на танке...

Минуло девять лет, и буквосочетание ГКЧП всплывает только в исторических монографиях новейшего времени. Каждый год в середине августа газеты и телевидение пытаются вновь и вновь проанализировать, «что это было» - каждое СМИ со своей точки зрения. Но почти ни одна публикация и передача не обходятся без упоминания трясущихся рук вице-президента Янаева.

Наверное, это трагедия: войти в историю именно в таком образе.

МОЛОДЫМ ВЕЗДЕ У НАС ДОРОГА

Геннадий Янаев родился в Горьковской (Нижегородской) области, в деревне. В семье было трое детей: помимо Геннадия, старшая сестра Майя и брат Марат (его уже нет в живых). Отец погиб на войне, мать осталась кормильцем, поильцем и воспитателем. Работала агрономом - и на собственное подсобное хозяйство не оставалось ни сил, ни времени, жили трудно.

Янаев закончил факультет механизации Горьковского сельхозинститута. Стал - сразу - начальником мелиоративного отдела РТС (ремонтно-технической станции).

...На всех местах службы, как уверяет Геннадий Иванович, мучило его чувство собственного несоответствия, недотягивания до должностных требований. И, в общем, деревенский парень ни к какому особому повышению, к карьере - вполне допустимое желание любого мужчины - не стремился. Все получалось само собой. Примерно по одной схеме.

- Это был 1963 год, всего через четыре года после окончания института. Раздается звонок из Горьковского обкома партии: в девять утра быть. Что взять с собой? Голову. Тогда как раз разделили обкомы на сельские и промышленные, и мне предложили стать вторым секретарем и курировать сельское направление. Конечно, определенную стандартную стезю в комсомоле я уже прошел, но вовсе не думал посвящать этому жизнь. Поэтому долго не соглашался. Правда, за год до этого в партию вступил - и на прямо поставленный вопрос («Ты коммунист?») адекватного ответа не нашел: ясно, что все решили за меня. Я попросил тогда дать мне возможность посоветоваться с народом, я же с людьми работаю... Советуйся, но послезавтра конференция, должен на ней быть - утверждать будем. Меня в РТС отпускать отказывались единогласно, послали в Горький гонцов, но было уже бесполезно: с партией не поспоришь.

...Потом Янаев заочно окончил юридический институт. Понемногу привык к обкомовской работе, вырос до первого секретаря. Защитил диссертацию по актуальной в 1968 году тематике: «Проблема становления прогрессивных тенденций в международном молодежном движении развитых капстран» (троцкизм, анархизм). Стал кандидатом исторических наук.

Поехал руководителем группы на Олимпиаду в Гренобле - и по возвращении опять получил приглашение явиться к девяти утра, на этот раз в ЦК КПСС, к первому заму заведующего отделом оргпартработы. Там ему сообщили о новой должности: заведовать Комитетом молодежных организаций СССР. До того в закрытом городе Горьком Янаев видел единственного иностранца: первого секретаря монгольского ревсомола с непроизносимым именем. А тут... В КМО работала «белая кость»: выпускники МГИМО. КМО - это зарубежные гости и зарубежные поездки. В условиях «железного занавеса» чем не счастье? Янаев, однако, вновь стал отказываться: без меня меня женили. И снова получил добрый совет: не горячись, все решено.

КМО тогда переживал внутренние склоки, постоянные конфликты с ЦК ВЛКСМ... Его даже пренебрежительно величали ЧМО. Геннадий Иванович приехал «комиссаром в кожанке» наводить порядок. Видимо, удалось, раз «терпели» 12 лет. Люди, работавшие с ним на каком-либо этапе, все без исключения отзываются о Янаеве до неприличия хорошо. И о его чувстве юмора, и о порядочности, и об умении - главном, пожалуй, для руководителя - даже не будучи достаточно компетентным, окружить себя квалифицированными специалистами и прислушиваться к чужому мнению.

ЗИГЗАГ УДАЧИ

Потом Янаев стал «подпольным» (да и фактическим - внук родился!) дедом, старым для комсомольской работы. Нужно было искать что-то еще. От многочисленных «выездных» вариантов отказался: «Не мое». Язык серьезно так и не выучил, чувствовать себя из-за этого ущербным не хотел.

Получил новое назначение: заместителем председателя Союза советских обществ дружбы.

- Председателем там была великолепная женщина, славной души человек, Зинаида Михайловна Круглова. Трагическая судьба: полюбила молодого человека, он погиб в первые дни войны, и потом она жила только работой. Забыть не смогла. А в 1986 году, в один из выходных дней, когда я по привычке приехал на некоторое время на работу, позвонил председатель ВЦСПС Степан Алексеевич Шалаев, очень славный человек, пригласил на встречу. Я был не протокольно одет - но все же поехал. И получил предложение стать в профсоюзах секретарем по международным вопросам. Повели меня на утверждение к завкадрами ЦК Разумовскому, а тот побежал к Лигачеву за «добром». Просидел я в приемной долго-долго и ушел. Выяснилось, что Лигачев не глядя отбросил мою объективку: «Опять комсомол!» Шалаев, однако, на своем настоял.

Но и в профсоюзах мне поработать долго не пришлось. Начался XXVIII съезд, меня вызвали в кабинет Горбачева: «Есть мнение сделать тебя членом Политбюро, секретарем ЦК». Я просто опешил. Отказывался: во-первых, только начал трудиться, и, во-вторых, к тому времени профсоюзы уже объявили себя независимыми от всех партий. Меня опять спросили: коммунист? Как же меня тогда товарищи в ВЦСПС клеймили, предателем называли. Но мало того. Стоило мне переехать на Старую площадь, Горбачева посетила новая идея: сделать меня главой компартии России вместо Полозкова, на которого тогда демократы «катили волну». Каюсь, я обегал всех знакомых первых секретарей обкомов, «совет старейшин» - просил дать Ивану Кузьмичу возможность еще поработать, не поддерживать идею Горбачева.

Потом он собирался назначать меня председателем Гостелерадио, что вообще нонсенс. Стыдно было бы прийти туда, ничего не зная, не имея никакого отношения к этой области. Я умолил Николая Ивановича Рыжкова и других членов Политбюро, и они отговорили Горбачева.

Ну, а потом, на Съезде народных депутатов, в один день сделал меня вице-президентом, не дав времени обдумать предложение. Коммунист? Перестройку поддерживаешь? Такая вот кадровая политика. Такая вот жизненная стезя...

«МОЖЕТ, СКАЗАТЬ ЧТО ХОТЕЛ?»

- Может быть, вы приглянулись ему как человек?

- У нас никогда не было внерабочих отношений. Даже жена моя, получая приглашения от Раисы Максимовны на какой-нибудь праздник, куда звали всех высокопоставленных жен, всегда придумывала повод, чтобы не ходить.

Да и как с ним было по-человечески общаться? Иногда приходишь на работу, вдруг «ревун» - прямой телефон: «Зайди ко мне». И Горбачев полтора часа говорит... А ты чувствуешь себя, как глупая лошадь, только головой киваешь. Если удалось два слова вставить - считай, диалог состоялся. Выходишь и думаешь, как в том анекдоте: может, сказать что хотел?

- Вице-президент, в принципе, второй человек в стране. Что входило в ваши обязанности?

- Я курировал рабочее движение, профсоюзные, национальные движения... А как раз в это время разгорались межнациональные конфликты по всей стране, от ответственности за которые Горбачев всегда уходил, переваливая эту ответственность на других. Я-то, к счастью, не застал ни Тбилиси, ни Вильнюс, ни Баку - мне не в чем оправдываться. Но в тех ситуациях Горбачев тоже нашел виноватых - военные, КГБ, милиция, но только не президент.

СИТУАЦИЯ НАПРЯЖЕННАЯ

- К вопросу об ответственности. Объясните, пожалуйста, мотивы создания ГКЧП, который демократы именуют «хунтой».

- Понимаете, ситуация в стране складывалась очень тяжелая. Кризис во всех областях. «Пятая колонна» действовала практически открыто. Произошло смыкание так называемых демократов, которые потом сами себя высекли как унтер-офицерская вдова, и националистических, профашистских, народных, полународных фронтов, скажем, в Прибалтике. Причем деятельность этих фронтов тщательно координировалась из определенного центра. Я говорю об этом не для того, чтобы обвинить в чем-то иностранных «врагов», но мне представляется очень показательным заявление бывшего директора ЦРУ Роберта Гейтса: «Мы понимали, что Советский Союз нельзя взять ни экономическим нажимом, ни гонкой вооружений, ни, тем более, силой, нужно было спровоцировать, организовать, стимулировать внутренний взрыв».

В государстве сложилась странная ситуация: Павлов как председатель кабинета министров был повязан по рукам и ногам, ни одно - даже жизненно необходимое - экономическое решение не могли принять без Горбачева, а Горбачеву всегда некогда, он приезжал к 11 часам дня, в 6 часов уезжал, потому что ему с Раисой Максимовной надо было прогуливаться. Но мог ночью позвонить с дачи и поставить на уши кого-то.

Были, конечно, и объективные трудности. Но существовал и открытый саботаж. Многие исповедовали принцип: чем хуже, тем лучше. В мутной водичке всегда можно выловить крупную рыбку.

Страна вступала в уборку урожая, а нет горючего, запчастей. С полок магазинов исчезали продукты. Когда Москву решили подкрепить целевыми поставками из соседних областей, я был свидетелем, как поднимали рабочие отряды на разгрузку, а к ним подходили качки в кожаных куртках и говорили: ребята, вот вам деньги, вы уже разгрузили. Товар сгнивал, на подъездах к Москве отлавливали фуры, опрокидывали в кювет. Фактически это была открытая диверсия.

- И кому это было выгодно, как принято спрашивать в процессе следствия?

- Сейчас эти люди на слуху. Один - всенародно любимый и исключительно плодовитый как писатель - Борис Николаевич. Гаврила Попов, Афанасьев. Потом они пришли во власть. И, кстати, не скрывали, что в 1991 году сознательно вели дело к обострению ситуации в стране.

Была цель: изменить режим и свалить Горбачева. Попов несколько раз признавался прессе, что они понимали, как слаба власть центра. Надо было готовиться к изменениям. Но изменения произошли слишком быстро.

Был и властный кризис. Сейчас уже ясно - обусловленный предательством Горбачева. Он всегда вел себя достаточно цинично в кадровой политике, провоцировал неуверенность в руководящих кадрах. Стоило первому секретарю выступить с маленькой критикой, собирался пленум - и недовольного смещали. За шесть лет в некоторых областях руководители менялись по три раза.

Горбачев заявлял в публичных выступлениях: «Вы давите на этих партийных чинуш снизу, а мы будем - сверху». В итоге кадры были деморализованы, партия, которая должна была первая перестраиваться, уподобилась командиру, развернувшему полк в атаку и оставшемуся в окопе. По всем азимутам делалось все, чтобы разрушить ту скрепу, на которой держалось государство. На местах, боясь ответственности, ждали решений из Центра, а Центр болтал и ничего не делал.

Несколько раз мы - высшие руководители, своеобразное политбюро - собирались на обсуждение различных вопросов, стратегических и тактических. Доказывали, что страна катится в пропасть, надо принимать меры.

НА ПОЛПУТИ К РАЗВАЛУ

- И тогда Горбачев вполне официально дал задание силовикам - Крючкову, Язову, Пуго - разработать программы чрезвычайных мер. Введение чрезвычайного положения в отдельных регионах, по всей стране, прямое президентское правление в отдельном регионе и в стране. Ему предоставили четыре разработанных варианта, которые Горбачев благополучно положил под сукно.

И тут происходит страшное. Под чьим-то, видимо, давлением Президент СССР принимает единоличное решение о начале работы над проектом нового союзного договора. Хотя только в марте 1991 г. 76 процентов жителей СССР на референдуме проголосовали, что Союзу быть.

Любой здравомыслящий политик решал бы проблемы взаимоотношений центра и территорий изменениями в Конституции, регулирующими эти новые взаимоотношения и снимающими коллизии. Горбачев избрал другой путь.

И в обход Верховного Совета начинается Новоогаревский процесс, куда собираются все президенты республик, и на юридически безграмотном уровне начинают обсуждать проблемы нового союзного договора.

Забегая вперед, хочу сказать, что, когда мы ознакомились с этим проектом - примерно 14 августа, когда была сознательно организована его утечка в прессу (а на 20 августа намечалось подписание), у нас волосы дыбом встали.

Когда я, будучи узником и злоупотребляя гостеприимством «Матросской тишины», прочитал документы по нашему делу, нашел там заключения независимых правоведов, где было сказано: этот договор фактически означал ликвидацию СССР.

Готовили проект в обход парламента, где тогда были собраны лучшие юридические кадры. Правительство и силовики высказали несколько поправок, а Лукьянов предложил от имени парламента радикальные изменения, но все было проигнорировано.

- И тогда?

- 3 августа прошло заседание кабинета министров. Состоялся очень жесткий разговор, где вещи назывались своими именами: СССР в агонии, у последней черты. Тогда Горбачев заявил: «Мы пойдем на любые меры, вплоть до чрезвычайных, но развала страны не допустим!» И 4-го улетел отдыхать в Форос. Я общался с ним по телефону, последняя беседа была 17 августа, он пообещал вернуться 19-го. К слову, подписать союзный договор выразили согласие только шесть республик, и то с большой натяжкой и оговорками: кое-какие коррективы были необходимы даже с их точки зрения.

- Но Михаил Сергеевич вроде бы был решительно настроен.

- Горбачев не был способен на действия. Он прекрасно знал о состоявшейся еще в конце 1990 года полузакрытой встрече Ельцина, Назарбаева и Кравчука, где и проектировалось будущее СНГ. СССР не будет, утверждали они.

Это были прямые действия, направленные на разрушение государства, на нарушение конституционного строя. Измена Родине, предусматривающая уголовную ответственность, к которой пытались привлечь потом нас.

Ельцин неоднократно летал в Прибалтику и всячески стимулировал обострение националистической истерии... То есть, как я теперь понимаю, помогал Горбачеву в решении задач, поставленных перед тем определенными силами.

Тогда же я дискутировал по ТВ с Хасбулатовым, заявлявшим, что РФ никогда не выйдет из состава СССР. Но я привык судить о намерениях не по словам, а по действиям. Как было понимать призывы о создании собственных вооруженных сил, милиции, границ, таможни - именно об этом твердили и Ельцин, и Кравчук? Это элемент распада или нет? А на словах-то Ельцин убеждал Горбачева, что он за СССР. Фактически же было сделано все, чтобы выбить из-под Союза базу, на которой он держался.

Ельцин заявил, что высший закон на территории республики - ее Конституция. В случае, если она противоречит Конституции Союза, законы СССР не действуют, и за выполнение союзного закона «виновные» в этом выполнении будут, по российскому законодательству, привлекаться к уголовной ответственности. Вся собственность на территории республик переходит в их ведение, включая союзную.

Еще он говорил о необходимости ввести одноканальную систему налога. То есть Россия решает, сколько дать на общесоюзные программы. Встал Ельцин в нормальном агрегатном состоянии (в котором никогда не был) - даст копейку. Нет - как знаете.

Получается, что в государстве под названием СССР нет ни единого конституционного, ни финансового, ни территориального пространства.

Зато есть болтающий президент, который сидит в Форосе и выжидает, что будет.