Как я пил при коммунизме
30 Января 2003

• Версия для печати

Корреспондент «Stringer» получил задание встретить Новый год в Минске

Проводница на Белорусском вокзале внимательно изучила соответствие паспортных данных указанным на билетах: «Это у вас тут легкомыслие и беспорядки. У нас - строго!»

«У вас» - это значит в России. У них - в Белоруссии.

Поезд «Москва - Калининград» тронулся, и я пошел в вагон-ресторан. Попутчик предупредил - идти надо среди первых, на всех еды не хватит.

Через час ресторан был забит народом до отказа. Пожилой белорус, заказавший ужин с водкой до меня, наотрез отказался платить по русскому счету - 300 рублей. Он кричал: грабеж! Охранник уговаривал заплатить, а голодный посетитель, заждавшийся своего куска мяса, не выдержал и треснул пожилому по морде. Я был последним, кому принесли еду. Через два часа мужчина за соседним столиком ругался с официанткой: «Я заказал мясо под сыром. Ладно, мясо еще не готово. Но сыр-то готов! Нарежьте его кусками и принесите! Я жрать хочу!» У меня появилось предчувствие, что возвращаюсь в детство.

Встречали друзья на машине. Решили показать мне белорусскую столицу. Центр Минска - город эпохи позднего сталинизма: широкие проспекты, добротные, немцами отстроенные дома, иллюминация, как в праздничной Москве середины семидесятых. И никого народу. Пешеходные дорожки, несмотря на обильный снегопад, расчищены. А вот трасса - нет: не хватает уборочной техники. «Направо - Дом правительства», - старательно вел экскурсию приятель. Я пригляделся - в глубине двора памятник кому-то. «А это кто?» - «Смеяться будешь - Ленин». Я понимаю его иронию: среди занимавшихся в Белоруссии бизнесом редкий человек не пересекался с правоохранительными и фискальными органами. Многим пришлось и баланды тюремной попробовать. Непросто это - пытаться жить цивилизованно с памятником Ильичу на центральной площади.

Машин в городе мало. В основном - подержанные недорогие иномарки. Солидных автомобилей почти нет. Заехали на заправку - очередь. Литр 92-го -

16 рублей. Платить можно и долларами. Официально.

Повезли менять деньги. В Минске эту проблему в любой сберкассе решить можно, но их не так много, как в Москве. Остались валютчики в центральном супермаркете, но их, наверное, скоро посадят. Перед ЦУМом стоят автобусы банков - тоже меняльные конторы. Курс везде одинаковый: сто долларов - 195 тыс. белорусских рублей.

Чтобы затариться продуктами к новогоднему столу, пришлось объехать четыре магазина: то одного нет, то другого. Цены на местную еду процентов на 30 дешевле, чем в России. Привозное же - на те же 30 % дороже. Объясняется просто: треть себестоимости - официально разрешенная максимальная торговая наценка. Поэтому многие вещи российского производства в Белоруссии дешевле, чем у нас.

Головная боль вышла с мясными продуктами. Лукашенко ввоз импортной говядины, свинины, баранины и птицы ограничил. Поэтому на прилавках - заветренные куски желтого жира и костей в пленках образца московского универсама 1982 г. Колбасу для оливье тоже покупать не решились - она была стального цвета подозрительно неоднородной консистенции. Говорят, возят нормальную из Москвы, но к 31 декабря ее в магазинах не осталось.

Колхозный рынок тоже не помог. Лица кавказской национальности на нем не торгуют - Батька следит за этим строго. Поэтому после полудня товара на них уже не остается.

Удача улыбнулась только однажды - елку купил живую, пушистую, за 30 русских рублей. В Москве за такую же отдал 300.

Заехали поздравить с праздником мать приятеля. Пенсия у нее - 100000 рублей. За квартиру отдает 38% того, что получает. Продукты покупает только на дешевых рынках. Одна радость - лечиться можно бесплатно. Еще хочет внука из Москвы перетащить к себе - ему скоро в армию. В Белоруссии у молодых с работой плохо, и желающих откормиться на солдатских харчах достаточно. Поэтому медкомиссии бракуют призывников даже с плоскостопием. К тому же, даже если заберут внука - не страшно: белорусы народ мирный, ни с кем не воюют.

Зашли в кабак. Белорусские деньги кончились. Спрашиваю у бармена: «Можно, я вам долларами заплачу?» «Можно!» - улыбается он. Протягиваю десятку. Он как-то съеживается, теряется, шепчет: «Что, вот так прямо!? Осторожней! Мы ведь все-таки живем в тоталитарном государстве!» Следующие за мной в очереди - два офицера. Провожают пристальным взглядом. Вспомнил Родину, захотелось в Москву.

Сели пить свой кофе, разглядывать публику. Одет народ попроще, чем в столице СНГ, но добротно. Экстравагантной молодежи в широченных портках, с железом на лице и пестрыми прядями в голове за несколько дней не встретилось ни разу. Лица у людей спокойные, с достоинством. Нет печати угарного стресса, нервной напряженности и усталости, которыми помечены москали. Говорят все медленно, друг друга слушают - совсем не так, как у нас. Может, просто народ другой - белорусы.

В 12 часов ночи (по Москве - в час уже другого дня) слушал обращение Батьки к народу. Говорил он по-русски. Поинтересовался у хозяев - почему? «Да у нас мало кто белорусский знает. Кое-что понимают многие, а сами сказать вряд ли смогут».

«Дорохие сельские труженики и рабочие!» - улыбнулся недобро Лукашенко с экрана. Я ждал продолжения. Но этими социальными группами белорусский президент и ограничился, призвав их как следует трудиться ради процветания любимой страны, невзирая на происки врагов.

Николай ГОЛУБЕВ