Роман с патриотом.Часть I
1 Мая 2003

• Версия для печати

До сих пор мы публиковали только мужскую прозу и мужскую публицистику. Анна Козлова, писательница «поколения Сорокина», 22-летняя москвичка, в романе «Открытие удочки» дает такую картину жизни русских патриотов, что, честно говоря, мы даже не знаем, где она сумеет опубликовать свой гиперреалистический товар...

Первая часть романа происходит в солнечном Дубаи, где героиня, подобно многим другим русским женщинам, проживает в грехе с арабом по имени Дауд. Без любви. Без цели. Без Бога. Но с большим членом и с ужасом в сердце.

В поисках смысла жизни героиня возвращается на Родину. В Россию. И знакомится с сыном главного патриота России - Левой. Лева женат. Но это не может служить препятствием... За каждым словом Анны Козловой стоит реальный герой. Всем известные лица, которых мы почти каждую неделю видим по ТВ...

Будни «красной» редакции

Редакция «Голоса общественности» состояла из четырех человек, включая эротоманствующего главного редактора, с которым я практически не общалась и только раз в две недели выслушивала с умным видом какие-то его фантасмагорические пожелания по поводу моей дальнейшей деятельности. Мне было немножко неудобно, когда он подлавливал меня в коридоре или в буфете и, стоя передо мной - его голова располагалась на уровне моего силиконового лифчика, - говорил, что в следующем месяце необходимо наладить отношения с губернаторами и внедриться к мэру, чтобы заставить его подписаться на нашу газету «на финансовой основе». Я только кивала и надеялась, что этот разговор скоро закончится, потому что в противном случае я просто рухну на пол в истерике и меня уволят. В принципе я бы не удивилась, если бы он дал мне задание распространять «Голос общественности» на сходках криминальных авторитетов или разыскать главного егеря Брежнева и убедить его раздеться, а потом побегать по правительственным угодьям от стаи разъяренных волков.

Основную часть дня я проводила в обществе заместителя главного редактора и моего непосредственного начальника, у которого над рабочим столом висел плакат «Лесбиянки! Вон! Вон! Вон!», и своей напарницы по редакционному циклу Валерии - это была прыщавая тридцатилетка, черпавшая мудрость жизни из глянцевых женских журналов.

Все трое мы были приблизительно одного возраста, и Валерия, как-то листая «Gala», сказала, что лучший способ продвинуться по карьерной лестнице - это скоординировать профессиональные усилия с людьми своего поколения. Заместитель главного редактора - его звали Юра - серьезно задумался над ее словами и, казалось, даже вышел из своего обычного расслабленного состояния:

- Невозможно представить себе ситуацию, при которой геи успешно сотрудничают с убежденными натуралами и избегают всех сопутствующих проблем.

Он был помешан на гомосексуализме и мастерски сводил все разговоры к обсуждению этой проблемы. Наверное, Юра был из тех мужчин, которые поддались в юности противоестественным порывам, а всю оставшуюся жизнь бегали с жопой в мыле и кричали: «О Боже, я - гомик!»

Это было похоже на какое-то помешательство, но все время, не занятое версткой, читкой полос или вязким придумыванием оригинальных заголовков (когда все впадали в неимоверную тупость), мы говорили о сексе.

- У тебя было много мужчин? - спросила меня Валерия, отложив «Mari Clair» и закуривая длинную сигарету с ментолом.

- Ну, мне хватало, - ответила я, раздумывая над тем, как сократить текст из двадцати страниц до одной.

Юра взволнованно засопел в углу, где безуспешно пытался понять, внес ли верстальщик его правку.

- Я читала, - продолжала Валерия, - что женщина, у которой было более двадцати продолжительных отношений с различными партнерами, начинает воспринимать разнообразие как образ жизни и уже не способна к браку.

- Почему? - осведомилась я.

- Она уже не считает брак естественным финалом отношений, - с готовностью ответила Валерия.

- Все женщины до единой занимаются проституцией, - заявила я. - Сам брак между мужчиной и женщиной является апофеозом проституции.

- Но ведь этим ты приравниваешь чувства людей к товарно-денежным отношениям капитализма, - взволнованно сказал Юра и закурил новую сигарету. - Ведь тело - вместилище души, и что же должно происходить с душой, когда оно становится товаром? Если женщинам так просто обеспечить себя, чего вы сушите тут мозги? Идите на панель и будьте до конца честными!

- Будущее за женщинами! - подхватила Валерия. - Мы можем родить от пробирки, а вам останется только молча дорожить своим генофондом!

В Москве стояла невыносимая жара - казалось, еще один день, и памятники накалятся до такой степени, что голубиное говно потечет по прославленным лицам. Как на беду мне позвонила Таисия и спросила про последние новости. Она вообще считала себя вправе регулярно справляться о моих успехах и некоторым образом меня патронировать, как если бы я была не тридцатилетней бабой, которую трахнуло полмира, а телочкой с косой до жопы, недавно окончившей школу с золотой медалью.

- О, все прекрасно! - ответила я с фальшивой радостью.

- Я читаю твои материалы, - нахваливала меня Таисия, - и просто поражена твоим безупречным отточенным стилем (судя по всему, она имела в виду мою получившую общественную огласку статью под названием «Если рядом нет русских - вы в раю») и точным, ироничным словом. Мне кажется, литературная критика - это твоя стезя...

В таком духе она болтала еще минут десять, а потом спросила, не знакома ли я со Львом («сын Бамбаева!» - благоговейно сказала Таисия) из «Дня грядущего»? «Он еще вел эту восхитительную передачу на радио «Великая Россия», но недавно эти сволочи его выгнали за то, что он ругался матом в эфире, а как, скажи мне, еще можно достучаться до нашего народа?»

Я не знала никакого Льва, я понятия не имела, что такое «День грядущий», кто такой Бамбаев, какой роман написал неведомый мне Зыков.

- Ты бы не хотела написать рецензию? Все же это «День грядущий», это не «Голос общественности».

Время от времени я пописывала рецензии на различные литературные отходы. Как правило, эти опусы публиковались в малотиражной газете «Литературный вестник», впоследствии переименованной в «Вестник русской литературы». Номера этой полуграмотной газеты с тюремной версткой уносились в черные дыры небытия сразу после выхода из типографии, и уделом всех моих статей становилось безгонорарное забвение. Чтобы отвязаться от Таисии, я сказала, что почту за великую честь написать хвалебную рецензию на роман Зыкова, а она, вне себя от счастья, пообещала дать Льву мой телефон - в ее тоне присутствовало какое-то нездоровое восхищение этим человеком, и меня подмывало спросить, стоит ли мне сразу при встрече ему дать?

- Юрочка, - сказала я, присаживаясь напротив него, - расскажи мне про газету «День грядущий», я должна написать для них рецензию и не имею ни малейшего понятия об их стиле.

- «День грядущий»?! - патетически воскликнул Юра. - Это не газета, а шайка полоумных ретроградов, которые призывают восстановить Советский Союз, бесцельно ругают евреев и публикуют какую-то серую, косноязычную, тупую чушь, если в ней есть хоть два слова о том, что Россия - великая страна, а русские - потомки богов.

- О нет... - в отчаянии прошептала я.

Птенец гнезда Бамбаева

Писатель Зыков относил свое безъязыкое, пустословное творчество к патриотическому литературному процессу - умами там владела корыстная кучка стариков, раз навсегда пригвожденных к ничтожеству титаническим авторитетом Валентина Распутина, уже двадцать лет ничего не писавшего. По-хорошему, творчество этих писателей никогда бы не вызвало никакого общественного резонанса, если бы СССР не удружил им распавшись, а дальнейшее политическое размежевание народа не привело бы к объективной потребности одной его части злобно обсирать другую. Эти - если говорить в самых общих чертах - обстоятельства подняли с донного ила забвения литераторов зыкинского пошиба и бросили в водоворот творческих вечеров оппозиции, на которых они сидели в президиуме с выражением скорбной насмешки на лице и яростно аплодировали политической мелочи, театрально гремевшей о том, что Россия унижена, поставлена на колени, а народ кое-кто превратил в раба.

Таисия была глубоко убеждена, что во времена, когда СССР топтал диссидентствующих блох своими слоновьими ногами, ей жилось лучше хотя бы потому, что к руководству журналом никогда бы не был допущен некий Куропатов, а духовный прозелитизм самого журнала не зависел от помещений, сданных под аренду секс-шопу.

Бастионом и своего рода генератором озвучиваемых Таисией идей была полулегальная, периодически закрываемая газета «День грядущий» - ее редакция располагалась в глинобитной халупе под снос в одном из мрачных двориков в центре Москвы, где соседствовала с книжной лавкой и московским отделением союза донских казаков - они пьянствовали в подвале, сидя на бурках и скрипя смазными сапогами.

С самого дня своего сотворения эта газетка находилась под руководством некоего (опять-таки писателя) Александра Львовича Бамбаева, который внешне уже как бы не являлся человеком - его зооморфная фигура напоминала сильно разношенный лапсердак, а на помидорного цвета лице черты смешивались в алкоголическую кашу, и лишь выпуклые семитские глаза сохраняли признаки хитроватой жизнедеятельности.

Бамбаев писал передовицу в каждый номер «Дня грядущего», и его статьи вызывали восхищение и абсолютное согласие в умах людей столь же политически наивных, какой была Таисия. У критически мыслящего человека публицистика Бамбаева не могла оставить иного чувства, кроме брезгливого недоумения, так как он, возмещая фатальное отсутствие фактического материала, прибегал к натуралистической выразительности и не всегда мотивированному переходу на личности. Прием его был прост. Чтобы развенчать, а то и растоптать в глазах своей аудитории фигуру того или иного политика российского или мирового масштаба, Бамбаев в начале статьи витиевато перечислял его фантастические прегрешения перед народом, а затем пускался в описание его внешности - здесь в ход шли различные части тела (сознание Бамбаева порой рождало химерические образы в стиле Иеронима Босха - грудь одной политической дамы он назвал «выменем волчицы»), тембр голоса (он мог напоминать автору блеяние козла, или писк раздавленной сапогом крысы, или крик ведьмы в оргазме) и далее в таком же духе.

У этого гребаного Бамбаева было трое поразительно бездарных и никчемных детей: толстожопая дочка, которая пила запоем и постоянно экспериментировала в семейной жизни, похожий на раввина сын Ваня и младший - Лев, которого выперли отовсюду, и он коротал свой век под папиным крылом, в отделе информации «Дня грядущего». Он-то и позвонил Таисии, и, очевидно, будучи осведомленным о трагическом предвестии конца, которым стало воцарение в «Нашей молодости» толкиениста Куропатова, предложил, как он выразился, «поддержать журнал», опубликовав в «Дне грядущем» какой-либо похвальный о нем отклик. В действительности Лев звонил Таисии с тайным замыслом осуществить литературное квипрокво - он надеялся, что в обмен на похвальный отзыв о журнале Таисия напечатает подборку стихотворений его друга - сорокалетнего графомана, который прославился тем, что ни одно его произведение, включая лимерики, ни разу не было опубликовано. Таисия, конечно, давно забыла о макабрических стихах поэта, на старости лет безуспешно штурмовавшего Парнас, и была очень растрогана бескорыстностью Льва. После этого она дала Льву мой телефон, он, естественно, позвонил, и мы договорились встретиться через неделю - предполагалось, что к тому времени я детально изучу зыковскую галиматью и напишу рецензию в буренинском духе (конечно, о Буренине речь не шла по той причине, что Лев был фатально невежествен и, скорее всего, не знал, кто это такой).

Я действительно написала рецензию, смысл которой легко укладывался в простое соображение, что роман Зыкова - полная параша, и в назначенный день прибыла на нужную станцию метрополитена, где Лев уже поджидал меня - я узнала его по газете «День грядущий», которую он держал под мышкой.

Лев был одет в белые брюки, которые хоть и были слегка ему малы (потом я узнала, что это брюки его брата-раввина), но все же не слишком обтягивали зад, толстовку с покушением на артистизм. Пожалуй, только жутковатые капши из свиной задницы портили его костюм, но я почему-то не обратила на это должного внимания. Конечно, его зубы слегка подгнили, и безудержное курение окрасило их в мышиный цвет, но, если попытаться проследить саму динамику человеческой чувственности в ее месмерическом движении от влюбленности к ненависти, придется смириться с тем, что физическое несовершенство вначале, как правило, не имеет для нас значения.

Я внимала его щедро льющемуся обаянию с первой же минуты нашего сидения в каком-то грязном баре, где пиво подавали в пластиковых стаканах. Он понравился мне еще и тем, что сам платил за пиво - тот первый раз был единственным, когда я не чувствовала беспокойства, находясь с ним в общественном месте. Впоследствии он стал стремительно скатываться к тому обшарпанному образу русского патриота, и я всегда боялась заходить с ним в кафе - мне казалось, что у него не хватит денег расплатиться. А когда зимой ему вырвали четыре зуба и он разгуливал по Москве с черной воронкой вместо рта, я призналась себе в том, что очень в нем разочарована.