Живот Виктора Ерофеева
10 Мая 2011

• Версия для печати

"Великий писатель" и минет

Женя Дюрер

Знаю, что скорее всего меня осудят за то, что выношу сор из избы. Но есть причины, из-за которых я решилась обнародовать эту историю.

Наш союз с Виктором Ерофеевым трудно назвать браком. Сначала он не торопился оформлять развод с женой — полячкой Веславой, хотя к моменту нашей встречи давно с ней не жил. Потом, став свободным, все-таки сделал предложение, но не мне — матери его ребенка, а секретарше своего издательства Кате. Нет, сразу после развода, в феврале 2009 года, он сказал, что теперь мы можем (через девять лет совместной жизни) расписаться. И очень удивлялся, что я не прыгаю от счастья и не бегу выбирать свадебное платье. А у меня тогда уже в голове был один вопрос: как бы сбежать?

После моего ухода Ерофеев, как настоящий литератор, черпающий вдохновение в собственных переживаниях, задумал написать роман о том, что с нами произошло, о неравном браке. Мне случайно попался на глаза синопсис. Весь он строился на том, что героиня, судя по всему мое олицетворение, не давала, не сосала и вместо того чтобы удовлетворять сексуальные фантазии мужа, кокетничала и флиртовала с другими, впрочем, была при этом абсолютно фригидна.

Дожив до шестидесяти трех лет, большой русский писатель пришел к выводу: главное и исключительное предназначение женщины — удовлетворять сексуальные потребности мужчины. Чтобы послушно опускалась на колени и расстегивала ему ширинку, когда прикажут. А я отказывалась. По молодости лет считала эти его «философские» рассуждения какой-то глупостью, мужской слабостью, надеялась, что все между нами в конце концов наладится. Ведь семейная жизнь — союз равных, а не сексуальное рабство.

Я вовсе не ловила богатого столичного мужа. Приехала в Москву учиться, поступила в МГУ. Да и «бедной крошкой» себя не ощущала: у мамы в Феодосии успешный издательский бизнес. С Виктором Ерофеевым мы познакомились случайно — в модном ночном клубе «Китайский летчик Джао Да», где я подрабатывала фотографом. Встречаться стали по его инициативе.

Как с собеседником с ним было очень легко и интересно. Было лишь одно «но»... Ерофеев не вызывал у меня влечения, не привлекал физически. Виктор это знал со дня нашего знакомства. Нет, первые годы близость доставляла мне удовольствие, но только как физиологический акт, а вот эстетика, романтика... Он не был, что называется, моим сексуальным типом. Но поскольку такой духовной близости, слияния с другим человеком у меня никогда не было, я думала — стерпится, слюбится, как-нибудь сладится. Можно, в конце концов, выключить свет, закрыть глаза, не смотреть. Но Виктор предательски его включал и подавлял меня своим животом-арбузом.

Наивная дурочка, хиппушка, я грезила о партнерстве на равных. Но постепенно поняла, что мои душевные и человеческие качества Виктор ценит лишь в качестве довеска. А может, и вовсе считает лишними. Писателя волновал секс. Только секс. Насколько важную роль доигрывала эта сфера в жизни стареющего Виктора, я осознала только после ухода, когда у меня появилось время разложить всю нашу жизнь по полочкам. А пока мы жили вместе, я смеялась над этой странной зависимостью. Когда отказывалась делать минет, Виктор кричал: «Ты меня не любишь! Все сосут, а ты нос воротишь!»

Если рассказывать о причинах нашего развода с Виктором в двух словах, то точнее о сути его претензий ко мне не скажешь. Вот она, ключевая фраза, вот момент истины! Эта фраза стала рефреном наших отношений.

Девять лет он старательно пытался доказать мне, что я его не люблю. И даже сейчас шлет эсэмэс, когда прошу денег на еду для ребенка: «Меня интересует лишь одно: ты живешь с одним, а требуешь от другого, которого ты никогда не любила, платить по счетам».

Не могу забыть одну сцену. Я, доведенная до отчаяния, рыдала и умоляла Ерофеева определить мой и дочкин статус: "Ну в самом деле, шесть лет живем, неужели нельзя развестись? У нас пятимесячная дочка, подумай о ней — ни прописки, ни соцстраховки, ничего, умрешь — ей же наследство делить с женой твоей законной, нас вышвырнут из квартиры в два счета! Я не прошусь замуж, я прошу только развода! Ради ребенка! Мне ничего не остается, как забрать Майю и уехать. Не вернусь, пока не разведешься!" Ерофеев смотрел на меня бешеными холодными глазами: "Не играй со мной в эти игры, проиграешь! Силенок не хватит!"

Виктор обещал оформить хотя бы разрешение на временное проживание, я же гражданка Украины, но не делал и этого. Я вынуждена продлевать московскую регистрацию каждые три месяца, пересекать границу, платить штрафы. Однажды завозила фотографии в «Огонек» Володе Чернову, он был там тогда главредом, а бдительный охранник вызвал наряд милиции, узнав, что у меня нет регистрации. Отвезли в отделение, начислили штраф. Володя потом пенял Ерофееву: «Ну как же тебе не стыдно ставить Женю в такое положение?»

Но не всем друзьям Виктора я нравилась, это естественно, я не золотник. Наша антипатия с Дмитрием Дибровым оказалась взаимной. Никогда Диму не уважала и не однажды говорила ему резкости, а он мстил, внушая Ерофееву: «Если каждое утро жена не делает тебе минет, значит, не любит». Согласно этой логике я не просто не любила — ненавидела своего мужа.

Сам же Ерофеев вел жизнь вольную, сполна пользуясь тем, что я смотрю на это сквозь пальцы. Неделями жил на даче: «В тишине мне лучше пишется». Я, конечно, не возражала: работа для писателя — прежде всего. Музы к нему слетались туда не только в переносном, но и в прямом смысле. Виктор возил на дачу множество женщин, я узнала о них, когда Ерофеев в очередной раз попросил настроить его мобильный. В нем вперемежку с Майкиными фотографиями были изображения женских гениталий с раздвинутой пальцами плотью. Так он увековечивал свои победы на сексуальном фронте. Благодаря этим фотосессиям я стала постоянным пациентом гинеколога. Каждый раз она меня встречала вопросом: «Что, опять была близость с мужем?».

Меня не покидало ощущение тревоги, каждую минуту ждала: сейчас разразится очередной скандал. Девять лет на птичьих правах. Завтра, случись что, окажусь на улице. Виктор мечтал о секс-игрушке, а не о равноценном партнере. Сейчас у меня уже есть четкая формулировка — «сосать за бабло». Звучит грубо, но суть передает точно. Все, что от меня требовалось, — сосать. И была бы в шелках и брильянтах. Но я не умею без желания. Механически. Понятно, что сложного ничего нет, но тогда я бы перестала уважать того, кто меня к этому принудил. Виктора не хотелось не уважать. Сосать за бабло я не могла. И ни денег, ни мехов, ни бриллиантов от Ерофеева не видела. Хотя Виктор человек небедный: ведет еженедельную телепередачу «Апокриф», издает книги, публикует статьи здесь и за рубежом.

Денег постоянно не хватало. Мне нужен был нормальный заработок. С помощью Виктора, надо отдать ему должное, мои фотографии стали публиковаться в западных газетах и журналах, часто они иллюстрировали его эссе. За съемку мне причитался пусть скромный, но гонорар. «Давай переводить его на мой счет во Франции, — предложил Ерофеев, — так будет проще, чем ждать чеки». Но когда я попросила отдать мне мои деньги, Ерофеев ответил: «Ну, ты же должна вносить свою лепту в семейный бюджет, ты же здесь живешь, ешь».

На мне было легко экономить. Вот как проходил у нас шопинг. В Париже мы ехали в Латинский квартал, в магазинчик мужской одежды к давнему знакомому Ерофеева месье Ренару, который делал Виктору хорошие скидки. Прежде всего одевали его, ведь он — «лицо из телевизора», ему нужно прилично выглядеть. Когда вставал вопрос об обновлении моего гардероба, Виктор обычно разводил руками: "Все, деньги кончились. Но ничего, ты молоденькая, тебе не нужно много платьев. И вообще, для кого я тебя должен наряжать?" — "Для себя! — сердилась я. — Когда мы куда-то выходим, я должна быть достойной оправой такому брильянту, как ты, это же твоя репутация! — "Ну ладно, вот тебе сто пятьдесят евро, на NAF NAF хватит".

Ссор становилось все больше. Виктор старательно ломал меня, давил на психику: «Кто ты такая?! Кто? Мать моего ребенка? И на этом основании ты хочешь жить в моей квартире? Нет, ты меня не устраиваешь! Вышвырну вон, если не будешь делать то, что я сказал! Да на твое место очередь стоит! Любая будет лизать и сосать, и никто не задаст вопрос про мой живот или про то, что я женат!»

Тогда эти обвинения казались мне логичными. И правда — не хочу его, значит, все — виновата, преступница. Какое право я имею не хотеть Виктора? Это же почти что уголовно наказуемо. Назвалась женой — значит, обязана хотеть!

Обличитель методов НКВД Ерофеев дома вел допросы — со знанием дела и каким-то особым наслаждением. Не давал мне спать, светил лампой в глаза. Силой поднимал с постели в пять утра, заставляя «давать показания». Борец против культа Сталина, он убеждал, что право на его стороне, потому что он сильнее. Соответственно, может творить любое беззаконие, а я должна сидеть и не вякать.

Когда все кончилось? Семейный отдых... Он уже был занят Катей. А я была жутко уставшей — и от напряженной работы в «Останкино», и от тяжелой обстановки дома. Ловила себя на мысли, что все меньше и меньше стараюсь бывать дома. Пора было честно поговорить с самой собой.

...Мы приехали в Коктебель, я уложила дочку Майю спать и сказала Виктору: "Пойду посижу на набережной". Пришла в прибрежное кафе, заказала чаю. А потом смотрела на море и спрашивала себя: «Почему, почему ты бежишь из дома?» Было страшно признаться в катастрофе: наши отношения с Ерофеевым приблизились к финалу. Мне тяжело делить с ним постель, заниматься любовью, я больше не хочу этого мужчину. Меня бросает в дрожь от прикосновений Виктора, от одного вида его тела. По набережной прогуливались парочки, держались за руки: счастливые лица, смех... Почему же в моей жизни все так мучительно и нелепо? Неужели рядом никогда не будет мужчины, на которого я буду смотреть с обожанием, а не с отвращением и страхом?

...Вернулись в Москву — и понеслось. Скандалы, мои слезы, унижение... Неделями было страшно просыпаться. Открывала глаза, возвращалось сознание, и я впадала в ужас. Манила мысль о самоубийстве, но я вспоминала о дочке, начинала рыдать и биться в конвульсиях. Когда удавалось их унять, вливала в себя грамм триста виски, в качестве анестезии, чтобы как молотком по голове, и опять проваливалась в небытие. Когда в очередной раз под утро я давилась рыданиями на кроватке у ребенка, уже сломленная, после многочасового допроса, после лампы в глаза, он кричал, нависая над моим лицом: «Не смей ломать комедию! Прекрати истерику!»

Жить было противно. Просыпалась утром и думала: зачем? Зачем я живу? Почему терплю себя, такую гадкую, перхоть подъяичную, слизь болотную? Я ведь позор человечества, дрянь, мразь последняя. На любое мое слово в два счета доказывалось, что я дерьмо, обманываю Виктора, лгу беззастенчиво: «Отсужу Майку! Не допущу, чтобы моя дочь ползала среди твоих любовников!»

Так прошли осень, зима, весна, и, наконец, началось лето. Я с дочкой поехала в Крым к маме. И Крым показался спасением. Такого теплого лета, такого тесного общения с друзьями давно не было. Я перестала бояться навсегда отказаться от возможностей Москвы. Больше того — мне захотелось вернуться в Феодосию.

Первым надо было решить вопрос: «Когда?» Ответ пришел от Майки. Было очередное застолье, гости разошлись, я убирала посуду. Виктор, как всегда, выпил лишнего. Слово за слово, и вот мы уже орем друг на друга. Наши крики разбудили Майку, она расплакалась. Я подбежала к кроватке, дочка протянула ко мне руки, обняла: «Мама, папа опять тебя обижает, собирай вещи, поедем к Ире в Феодосию. А папе скажи, что мы к нему не вернемся никогда!» Это «никогда» стало последней каплей.

Оставаться под одной крышей с Виктором дольше было невозможно. Спала я в гостиной на полу на надувном матраце. Почти каждую ночь ко мне под бок перебиралась Майка, ей было спокойнее рядом с мамой. Виктор ходил вокруг меня кругами и спрашивал: «Ну, когда уже?» Стала готовиться к отъезду, собирать свои «богатства». За девять с половиной лет совместной жизни накопилось немало. Книг — коробок пятнадцать. Видеокассеты. Теперь думаю: зачем взяла? У меня нет телевизора, не к чему подключить видеоплеер. Когда Виктор, возвращаясь домой, видел растущую в гостиной груду картонных ящиков, он менялся в лице.

— Здесь стояла Малая медицинская энциклопедия. Почему ты ее забрала?

— Потому что она из собрания книг моего деда.

— Зачем ты утащила гитару?

— Затем, что ее подарили мне друзья взамен сломанной, которую я привезла из Феодосии.

...Вернувшись утром за вещами на Плющиху, я открыла дверь и сразу же наткнулась на чужие тапочки. Увидев меня, Ерофеев сказал: "Знакомься — это Катя". Миловидная двадцатидвухлетняя блондинка, практически мой клон — тот же рост, те же цвет и длина волос, то же худощавое телосложение, маленькая грудь, только тип лица другой, — сидела, прижавшись к Виктору всем телом, и нежно ласкала его поцелуями. Не прошло и суток после моего отъезда. Выходило, что Ерофеев перевез Катю к себе, как только за мной захлопнулась дверь. "Вот, — раздраженно накинулся на меня Виктор, — попросил домработницу пришить пуговицу к пиджаку, а в доме не оказалось ниток! Ты что, не могла подумать о том, что мне понадобятся нитки? Не могла хоть пару катушек оставить?" Как будто мне было до этого в бедламе сборов... Представилось, как Ерофеев рассказывает знакомым: «Увезла все! Даже НИТКИ!»

Ерофеев поставил условие: дочь одну неделю живет с ним, другую — со мной. Пришлось согласиться, я не хотела лишать ребенка отца. Но даже на моей неделе Майка проводила три дня у папы, потому что рядом с его домом у нее занятия в кружках, а Виктор не желал, чтобы она ходила в кружки в моем районе. Летом Майя рыдала на плече у бабушки: хочу жить с мамой! Я предложила Ерофееву: — Пусть дочка живет у меня в будни, а выходные и каникулы проводит с тобой. Виктор отрезал: — Нет.

Он категорически не хочет, чтобы ребенок жил со мной постоянно. Если я буду настаивать — суд. Ведь он, Виктор, оплачивает медцентр, школу... Школу! Каждый триместр у нас заканчивается разговором с учительницей: «Вы просрочили оплату на два месяца. Если не заплатите, Майя не сможет вернуться в класс».

Раньше, когда Майя была у меня, Виктор выделял ей семьсот рублей в день на питание. Недавно они с няней подсчитали, что это много, достаточно и пятисот. А тут я еще и замуж вышла. Ерофеев сказал, что теперь он давать деньги не обязан.

Папа видит дочь нечасто. Виктор с молодой женой, как всегда, много путешествует по миру. Но расписание пребывания Майи на Плющихе неизменно, она живет там с няней. Наши общие знакомые отмечают, что Катя оказалась девушкой не по годам практичной и покладистой. Мне описывали сцену, как Катя ползала на коленях, завязывая Виктору шнурки, а он с высоты своего роста спрашивал удовлетворенно: «Ну, Катенька, каково тебе быть женой великого писателя?»

Еще Катя, видимо, с удовольствием воплощает в жизнь старческие сексуальные фантазии великого писателя, которому идет седьмой десяток. По крайней мере, уже и шубка появилась, и гардероб быстро наполнился туалетами известных брендов. Что ж, хоть кому-то из женщин удалось заставить Ерофеева раскошелиться. Да, и Катя больше не секретарь, теперь она — заместитель генерального директора издательства, учредителем которого является Ерофеев. […]

Мама пересказала мне разговоры, которые с ней вел Виктор, когда мы только расстались.

— Как ваша дочь могла отказаться от ТАКОЙ жизни?! — возмущался Ерофеев.

— Я бы перестала ее уважать, если бы она осталась только ради ТАКОЙ жизни.

— Все передо мной преклоняются, считают гениальным писателем, а она обращалась со мной как с простым смертным!

Читая тексты Ерофеева, я чувствую, насколько он обижен не только на меня, но и на весь женский пол. Выходит, Виктор — наивный, верный семьянин, а его окружают злобные гадюки и алчные похотливые сучки. Перечитывала недавно эссе «Пьяная баба себе не хозяйка» и ужаснулась. Большой русский писатель дает мужчинам руководство по соблазнению: спаиваете, везете на дачу, там еще добавляете выпивки, а потом берете. Она, конечно же, станет сопротивляться, но утром с пьяных глаз ничего не вспомнит. В финале автор вопрошает: «Вот, где твоя суть? В вине — значит, твои тормоза: ложь, жалкая борьба с животным желанием нравиться и трахаться. И тогда: зачем ты, трезвая, прикидываешься целкой?» Гадко, тошнотворно...

Я благодарна Ерофееву, что вылетела из его мира как пробка из бутылки. Еще живой. Теперь не нужно постоянно оглядываться и ждать, что тебя в чем-нибудь обвинят, по делу ли, без дела — просто потому, что Виктору не дала очередная пассия. Рада, что смогла вырваться из болота, где чувствовала себя половой тряпкой, о которую большой писатель с удовольствием вытирал ноги. Welcome, Катя! Только не удивляйся, если через некоторое время тебя вышвырнут на помойку. [...]

Источник: "Караван историй".