Елена Котова: ЕБРР — организация, несвободная от определенных коррупционных тенденций
23 Января 2013

• Версия для печати

О том, за что бывшего директора ЕБРР от России преследуют на родине и за границей, она рассказала корреспонденту "Денег" Максиму Буйлову.

Вам инкриминируют вымогательство взятки у CanBaikal Resources в размере 1,5% от суммы кредита за помощь в его получении от ЕБРР, в совете директоров которого вы представляли Россию.

— Прежде всего я хочу сказать, что преследование меня в России и Великобритании длится уже два года. Я последовательно и категорично отрицала и продолжаю отрицать свою вину. Я не совершала действий, уголовно наказуемых по законам России или Великобритании. Европейский банк сделал меня мишенью очень хорошо спланированной и организованной провокации. Именно это я пытаюсь объяснить российскому следствию все эти годы. ЕБРР не только спровоцировал преследование, но и продолжает его подогревать. Потому что им было не только важно избавиться от российского директора, который занимал неудобную для руководства банка позицию, но и желательно либо посадить меня за решетку, либо, в крайнем случае, сделать так, чтобы хоть одно, а лучше два следствия нашли хоть какую-нибудь мою вину, тем самым скомпрометировав меня.

CanBaikal Resources обратилась в ЕБРР как канадский заемщик, по месту регистрации, или как российский, поскольку ее владелец Сергей Черников имел российское гражданство?

— Как российская компания, зарегистрированная в Канаде. Владелец компании — гражданин России, а инвестиции должны были прийти в нашу страну. Как мне известно, речь шла о разработке нефтегазового месторождения в Ханты-Мансийском крае.

Вы были знакомы с Сергеем Черниковым?

— Я с ним до начала следствия виделась один-единственный раз — в мае 2010 года. Считаю, что Черникова тоже развели. Его намеренно дезинформировали начальник департамента, в котором рассматривался его проект, и начальник службы внутреннего контроля. Они ему заявили, что я якобы собираюсь голосовать против его проекта.

Вы занимались его проектом?

— Нет. Главная функция любого члена совета директоров ЕБРР — разрабатывать, обсуждать и решать такие вопросы, как региональное распределение инвестиций по странам и регионам, стратегии работы банка в разных странах, приоритеты в поддержке структурных социально-экономических реформ, направленных на продвижение к рынку.

ЕБРР выдавал и реальные кредиты компаниям. Вы в этом не участвовали?

— Все заявки потенциальных заемщиков рассматриваются сотрудниками соответствующих департаментов. Сначала идет общее, концептуальное ревью, в котором проект рассматривается на предмет соответствия задачам банка, в частности способствует ли он переходу к рынку, прозрачны ли структура собственности и бенефициары. Затем идет структурное ревью: кредитный комитет рассматривает финансовые параметры будущего займа, при этом главную роль играет департамент рисков — залоги, ставка, процент и так далее. И наконец, третий кредитный комитет, который называется финальное ревью, когда менеджмент рассматривает юридическую документацию. Только после этого проект идет на одобрение исполнительного комитета, председателем которого является президент. Президент сам подписывает проект и направляет в рассылку членам совета директоров для окончательного одобрения.

Но на последнем этапе вы могли проголосовать против выделения кредита CanBaikal Resources?

—Когда проект поступает на рассмотрение совета директоров, я должна запросить соответствующие письменные инструкции в Минэкономики и Минфине. Я сообщаю, что поступил такой-то проект и что мы намерены его поддержать, если не будет возражений. И только при наличии письменных возражений от этих министерств я имею право говорить, что Российская Федерация будет возражать против проекта.

С другим фигурантом этого дела — Игорем Лебедевым вы знакомы по совместной работе в ВТБ. Как он попал в эту историю?

— Игорь Лебедев оказался человеком, который имел несчастье познакомить меня с Черниковым в мае 2010 года. До этого ни я, ни Лебедев знакомы с ним не были.

Зачем вообще Игорь Лебедев познакомил вас с Сергеем Черниковым?

— Лебедев в телефонных разговорах упоминал, что существует некто Черников, проект которого рассматривается в ЕБРР, и что этот человек измучил его просьбами познакомить его с Котовой. Я отвечала Лебедеву, что на начальной стадии подачи заявки какие-то менеджеры от Черникова приходили к моим помощникам за консультациями, но потом пропали. Стало быть, с его заявкой все в порядке, и встречаться нам незачем. Игорь сообщил, что Черников — человек опасный, угрожал, что, если Котова и российская дирекция не хотят ему помочь с проектом, он будет жаловаться в Минэкономразвития и Минфин.

О чем шел разговор на той встрече?

— Мы встретились втроем. Черников спросил, могу ли я повлиять на объем кредита, срок погашения и ставку процента. Я ответила, что не могу, это исключительно компетенция кредитного комитета и департамента, который работает с его проектом. Он стал туманно говорить, что "возможно, возникнут и иные проблемы", и завел разговор о полутора процентах. Однако суть "иных проблем" не раскрывал. Это было настолько абсурдно, что я попыталась перевести разговор в шутку, чтобы не обострять отношения, помня слова Лебедева, что Черников грозил нажаловаться моим российским руководителям. Встреча закончилась крайне нервно, и было видно, что Черников разозлен.

Вы говорите, что у вас была неудобная позиция. Речь лично о вас или о позиции России? Ведь вы сами сказали, что все важные решения принимали с одобрения Москвы.

— Когда в 2005 году я пришла на эту должность, объем инвестиций ЕБРР в Россию составлял чуть больше €1 млрд. А к тому времени, когда я уходила с этой работы, он превышал €3 млрд. За время моей работы российской дирекции при поддержке Минфина и Минэкономики удалось увеличить долю России в общем кредитном портфеле ЕБРР до 38%. На сегодняшний день она снова упала до 28%. В 2010 году была принята пятилетняя стратегия, согласно которой Евросоюз взял курс на постепенное снижение операций в России и наращивание операций в странах—кандидатах в члены ЕС. К совершенно аналогичным проектам менеджеры ЕБРР стали подходить с качественно разными стандартами. Вот против этих двойных стандартов мы последовательно боролись. И наконец, я глубоко убеждена, что ЕБРР — организация, несвободная от определенных коррупционных тенденций. Когда это явно прослеживалось, я не могла молчать и тем самым тоже создавала дополнительные неудобства.

Но ведь не может быть гарантии, что вам на смену придет менее активный директор от России.

— Наверное, не было такой гарантии. Но я уже стала представлять реальную опасность по крайней мере для двух департаментов этого банка и службы внутреннего аудита.

Это ввиду вашей непримиримой позиции относительно коррупции?

— Я не занимаю непримиримых позиций. Но как человек, у которого есть немалый банковский опыт, ведь я почти 15 лет до этого работала на разных руководящих должностях в ведущих российских банках, читая проект, без труда могу сделать вывод о его качестве и беспристрастности его подготовки. Иными словами, не "занесли" ли в процессе его подготовки. И таких конфликтов у нас было четыре или пять.

А с какими департаментами?

— Больше всего с нефтегазовым, а также с транспортным.

В декабре 2010 года лондонская полиция завела уголовное дело, видимо, по обращению ЕБРР...

— Совершенно верно. Руководство ЕБРР поставило вопрос о том, что, возможно, я нарушила ряд правил кодекса поведения члена совета директоров. Хочу подчеркнуть: для проведения этого расследования руководство ЕБРР пригласило отнюдь не рядового британского юриста — они привезли из Вашингтона вместе со свитой бывшего старшего следователя ФБР Марка Мендельсона, старшего партнера крупной юридической фирмы. Затем руководство ЕБРР дезинформировало его, скрыв различия в функциях менеджмента, с одной стороны, и в функциях членов совета директоров — с другой. И поставили перед ним задачу любой ценой найти какую-нибудь мою вину. Уже в рамках служебного расследования главный акционер CanBaikal Resources написал на меня жалобу, которую я не могу квалифицировать иначе как донос. По результатам расследования господин Мендельсон, согласно процедурам банка, написал доклад. На его доклад я написала собственное опровержение. Оба эти документа имели только одного адресата — правительство Российской Федерации. Это сугубо конфиденциальный документ, который направляется российским властям с одним вопросом: "После того как вы прочли доклад консультанта, которого мы наняли для расследования деятельности директора, и опровержения российского директора, как вы считаете, может ли данное лицо продолжать дальше работу в своей должности?" ЕБРР же в нарушение этой незыблемой процедуры за спиной российского правительства слил доклад в полицию. И тем самым инициировал возбуждение лондонской полицией уголовного дела.

По чьему заявлению в России возбудили уголовное дело в феврале 2011 года?

— Я думаю, что уголовное дело в России было возбуждено в связи с тем, что российские ведомства, получив доклад Мендельсона, обратились в прокуратуру с просьбой проверить изложенные в нем факты. И я также предполагаю, что Черников в ходе доследственной проверки повторил российским следователям свои ложные сведения.

Если российский суд признает вас невиновной, это будет иметь какое-то значение для британского правосудия?

— Уникальность моей ситуации заключается в том, что два преследования ведутся двумя конкурирующими друг с другом юрисдикциями. Оба следствия обладают идентичной информацией. Их интересует один и тот же круг вопросов. Однако формально ни британские, ни российские правоохранительные органы не признают, что эти следствия идентичны и что на этом основании британское преследование уже давно должно быть закрыто.

Почему именно британское?

— Преследование человека по одним и тем же основаниям идет вразрез со всеми международными соглашениями — и с Хартией ООН, и с Европейской конвенцией по противодействию коррупции. Британское следствие с января 2011 года никуда не продвинулось и не может продвинуться даже гипотетически. Не только я сама нахожусь в России, но и все обстоятельства моего дела, потенциальные свидетели, потенциальные документы, как подтверждающие мою правоту, так и потенциально ее опровергающие, находятся здесь же. Именно поэтому расследовать это дело способна лишь Россия, а параллельное британское следствие — незаконно. Независимо от моей воли я не имею права покинуть Россию. В мое же отсутствие, в отсутствие свидетелей, документов и так далее британское следствие не может прийти ни к каким результатам. Что могли сделать английские следователи? Получить информацию о моих счетах. Так же, как ее получили российские следователи. Я это знаю по факту, потому что банки, которые выдавали им эти сведения, меня, естественно, информировали. Никакие иные следственные действия в Британии невозможны. Но тем не менее Служба королевских прокуроров сугубо по политическим причинам, чтобы подогреть российское следствие, не закрывает дело. Единственное, что могут делать британские полицейские,— это допрашивать сотрудников и менеджеров ЕБРР, с которыми, как я сказала, у меня был производственный и политический конфликт.

Почему же они не прекратят следствие тем или иным образом, например признав вас виновной?

— Суд в Лондоне не может вынести никаких решений. Невозможно даже предъявить мне обвинение в Британии: там не существует формы предъявления обвинения заочно. Они не могут приехать для этого в Россию. Предъявление обвинения, согласно британскому Уголовно-процессуальному кодексу, осуществляется только на территории страны и только лично.

То есть дело будет длиться, пока вы не прилетите в Лондон?

— Вовсе нет. Оно может и должно быть прекращено или передано в Россию. Именно этого и добивается мой британский адвокат. Но цель, которую преследует британская Служба королевских прокуроров,— это тянуть свое преследование, несмотря на его бесперспективность, как можно дольше. Чтобы при любом исходе российского преследования иметь возможность дискредитировать его результаты. Помимо этого оно продиктовано и желанием сделать меня объектом торговли с российскими следственными органами, с которыми накоплен огромный груз взаимных претензий. Желание показать, что достигнуто какое-то сотрудничество, пусть и в таком крохотном и несистемном вопросе, как мой. Конкуренция двух юрисдикций подстегивает их деятельность. Если в начале расследования в России у меня не было вообще никаких сомнений, что я докажу полную свою невиновность, то сейчас у меня появляется определенная озабоченность — именно потому, что я вижу: меня делают объектом торга. И я не могу исключать, что ради того, чтобы Британия не упрекнула Россию в попустительстве коррупции в моем случае, следствие в России не будет полностью объективным. Тем не менее я буду бороться до конца, пока полностью не докажу свою невиновность как в России, так и в Британии. Не знаю, сколько времени мне на это понадобится. Естественно, я смогу задуматься, что мне делать с британским следствием, только после того, как будет тем или иным образом завершено это преследование в России.

Источник: Ъ-Деньги