Страдалец за народ
3 Декабря 2007

• Версия для печати

Интервью у Гарри Каспарова берет Евгения Альбац:

Самое сильное впечатление?

Самое главное: стало понятно, что власть, в отличие от того, что было даже на марше 14 апреля, сегодня решила отказаться от внешних формальностей. Когда меня привезли в Басманное УВД, милиционеры стали составлять рапорт — о нарушении правил проведения демонстраций. Писали от руки. А потом вдруг появился совершенно другой — напечатанный, где уже фигурировала (статья) 19.3. — неповиновение требованиям сотрудников милиции. Самое смешное, что так в деле два разных рапорта и оставили. Когда меня привезли, я спросил: «Где мой адвокат?» Майор отвечает: «Что я могу сделать? Мы люди маленькие». Потом говорит: «Ну что, будете давать показания?» Я говорю: «Не буду без адвоката». Потом был цирк с понятыми: приходит лейтенант Полякова, приводит двух понятых. Я говорю: «А вы откуда здесь взялись?» — «Мы с улицы». А в Басманное УВД даже адвокатов — не то что «с улицы» не пускали, ОМОН кольцом стоял. Видимо, это были убоповцы или эфэсбэш-ники. Меня в тот же вечер осудили — это отдельная история, я расскажу, а Саше Аверину (пресс-секретарь запрещенной НБП. — The New Times ) вообще вручили повестку явиться в суд в понедельник, то есть он был свободным человеком. Однако его прямо из здания Мещанского суда забрали и увезли в камеру Басманного УВД, где и держали до понедельника.

Еще из сильных впечатлений — спрашиваю одного старшего офицера в УВД: «А чего у вас там эти самые бегают в штатском?» «О, — говорит, — слизняки замучали!..» То есть у милиционеров ненависть к чекистам просто жуткая, потому что там зарплаты другие и вообще жизнь другая. А этих заставляют копаться в дерьме за крохи.

Автографы не брали?

Брали. И фотографировались.

Страшно было?

Когда выводить (из отделения) стали через черный ход: света нет, крутая лестница вниз и ОМОН сзади в спину толкает — ну вот там мне стало страшно в первые секунды… Руководил какой-то подполковник, он не представился, глаза у него… холодные глаза убийцы, волчьи глаза. И они меня, значит, допихали вниз. Говорят: «Садитесь в автобус». Я: «Куда? Без адвоката не поеду. Я же не знаю, куда вы меня везете». Короче, запихали в автобус. Автобус забит омоновцами. Привозят нас в суд, я снова про адвоката: «Без адвоката я не буду говорить». Подполковник: «Как миленький все скажешь». Стоим, ждем. Я: «Вы, может, представитесь?» Он: «Зачем я тебе буду представляться?» Я говорю: «Все-таки положено». «Ну, — говорит, — я Иван Иванович Иванов». Потом суд. Судья молоденькая, Сазонова, была в таком ужасе. Особенно когда она увидела эти два разных омоновских рапорта… Тут времени уже — пять минут одиннадцатого, судья говорит: «Позднее время, перерыв до понедельника». И убежала писать определение. Через пять минут, как наскипидаренная, возвращается: «Так, все, значит, малый объем дела, рассмотрим сегодня». Мой адвокат: «Так вы меняете определение?» Судья: «Пять суток». Вывели, сунули в автозак. Привезли на Петровку, два часа не довозили документы. Полный бардак.

А почему на Петровку, ведь ИВС на Гиляровского?

Почему — не знаю. На Петровке четыре этажа камер — на трех сидят уголовники. А на одном, как они сами шутят, снимают камеры для административно задержанных. Пока ждали документы — опять же разговаривали. Один из милиционеров говорит: «Ну когда же они в Кремле наконец друг друга перестреляют?» И у меня такое ощущение было, что он готов помочь в этом. Это был постоянный рефрен этих дней: дескать, ты прости, у нас такая работа. Приказ есть — выполняют, как только есть возможность не выполнять — стараются жизнь тебе не портить… Камера моя была 322-я…

Писали, что трехместная, так?

Да, метров 12, я потом померил — три на четыре. Стоят три кровати, привинченных к полу, они занимают больше половины камеры, с одной стороны стоит стол, к нему привинчена скамейка, наверху три маленьких шкафчика и вешалка. За отгородкой — умывальник и параша. Для хождения — ну, реально два шага можно сделать. Дали белье, матрас принесли, подушку дали, полотенце одно дали. Вот мыла и туалетной бумаги не было. Утром в 6 утра свет включают и в соседних камерах радио — «Радио России». Где-то в 7.30 дверь открывается, заходит старшина, начальник смены: «Жалобы есть?» Я говорю, что адвоката хочу. Он говорит: «Ну, адвокат — это не мое дело, а какие еще жалобы?»

8 9 утра завтрак. Я решил, что есть там ничего не буду — понятно почему. Единственное, что я взял, — черный хлеб. Сижу и думаю, сколько продержусь: у меня осталась одна бутылка воды, плитка шоколада и три куска пирога, которые мама мне еще в УВД успела передать. Самое неприятное было в первый день, с 9 утра до 6 вечера. Потому что я понял, что адвоката не пустят, контакта с внешним миром не будет… В 11 пришли, говорят: «Идем на прогулку».

А что в камере делали?

Сначала ни книг, ничего не было. Но я у них выпросил ручку — заявление в суд надо было написать, принесли бумагу, ручку и потом оставили: я начал играть в слова. За день написались три слова: «клаустрофобия», «субординация» и «политзаключенный». Составил 150 слов. Самое интересное, что слова какие-то странные лезут. Например, на «субординацию» там слова такие полезли — «суицид». Они как бы сами лезут, я смотрю в ужасе… И еще, кстати, важный психологический момент: страшно, когда часов нет. То есть ты времени не знаешь. Для человека, который, как я, привык все время на часы смотреть, это просто жутко. Не понимаешь, что происходит. Проснулся — ночь. То ли 2 ночи, то ли 4, то ли 5 утра — неизвестно.

Окна в камере нет?

Окно есть, но много ли в окне увидишь? Темно! В 10 свет выключили, в 6 включили. Вот с 10 до 6 ты не понимаешь, где находишься, в принципе.

На второй день, в 9 утра, открывается дверь. Я сижу в кальсонах — мама мне прислала, заходит одетый с иголочки майор. Причем я понимаю, что не простой майор. Это начальник управления ГУВД Захаров. «Жалобы есть?» Я говорю: «Жалоб, в общем, нет, хочу адвоката». — «Что вы еще хотите?» Я быстро соображаю — опыт уже появился, — что надо попросить сразу: «Вторую прогулку». Он говорит: «Вторую прогулку обеспечить». И про адвоката: «Не волнуйтесь, вы с ним на процессе увидитесь».

Дальше приходит подполковник, товарищ Сухов: «Надо процедуру пройти формальную, пальцы прокатать». У меня один палец был обожжен кипятком — думаю, я там единственный оказался, кто в итоге из-за ожога прокатал только девять пальцев. Повезли меня в суд (на разбирательство по апелляции): «жигуленок» времен Леонида Ильича еще был. Самое смешное, что этот «жигуленок» закипел — взял и закипел прямо посреди Петровского бульвара, меня пришлось на машину сопровождения пересаживать. А когда мы выходили (с Петровки), там «нашисты» собрались — один с огромным мешком с надписью «Сухари Каспарову»… Товарищ Сухов и говорит: «Сейчас мы с этой шпаной разберемся». «Нашист» вышел — и по инерции: «Гарри Кимович, мы вам…» Менты на него посмотрели… и он сам убежал в машину.

Судя по всему, в изоляторе к вам неплохо относились?

Младший состав — просто хорошо. Был один потрясающий момент. Меня к фельдшеру повели — помазать ожог на пальце. Тут приходит какая-то женщина — а там где-то рядом столовая у них — и спрашивает: «А кофе вы хотите?» Старшина, который меня осматривал, изумился: «А нам, — говорит, — никогда не предлагали». Я: «Конечно, хочу, конечно». Она возвращается, приносит кофе на подносе, с печеньем, суфле. Еще был один… неважно какого звания, младшего, он со мной все о политике да о жизни говорил. Спрашивает меня: «Ну так что, царем будешь?» — «Как, зачем?» — «Нет, ну а что? Если бунтуешь, значит, в цари хочешь». Я им так регулярно несанкционированный митинг устраивал.

И как?

Вот так: раз бунтуешь, значит, в цари хочешь. А еще один старшина у меня взял почитать книгу «Шахматы — модель жизни». Он ее читал ночью, пришел ко мне, говорит: «Ну, трудно, такое по два-три раза нужно читать. Но очень интересно». Я говорю: «Сейчас я вам подпишу книжку». И еще час мы обсуждали, что-то там о жизни говорили. Он все время говорит: «Извините, я вас не отвлекаю?» Петровка, камера, параша, а он: «Я вас не отвлекаю?»

С обытия последних недель, арест 14 человек на «маршах несогласных» (срок ареста — 4—5 суток), взятые под контроль ОМОНа здания и залы заседаний московских судов говорят о том, что впереди несогласных ждут трудные времена, новые задержания и аресты. «Вход в здание Мещанского суда заблокировали омоновцы. Я зашла лишь за 15 минут до начала разбирательства. Я никогда не видела, чтобы ОМОН орудовал в суде, чтобы он решал, заходить защитникам или нет», — говорит адвокат Центра содействия международной защите Ольга Михайлова, представляющая интересы Гарри Каспарова. Но страшно — это когда не знаешь, чего ждать. Мы предлагаем знать.

Будь готов

Объективная реальность такова, что любой поход на протестную акцию может закончиться задержанием. Поэтому тут все, как у пионеров: «Будь готов! Всегда готов!» Активист группы правовой безопасности Legal Team Иван Ниненко рекомендует оформить у нотариуса доверенность на родственника или просто друга, чтобы у них была возможность помочь вам в критической ситуации — то есть действовать от вашего имени. Стоит такая доверенность рублей 200 . Адвокат Дмитрий Аграновский советует иметь под рукой телефоны юристов, журналистов и депутатов. «Если же у кого-то есть знакомые сотрудники милиции — это вообще замечательно, — говорит Аграновский. — Как я делаю? Мне позвонили и сообщили, что задержали такого-то, он в таком-то УВД. Я звоню и, не качая права, не ругаясь, просто интересуюсь: «У вас находится гражданин такой-то, как у него дела?» И все. Как минимум гражданина такого-то не будут бить почем зря».

Комментарий Валерии Новодворской:

«Раскручивая в обратном направлении всю нашу жизнь, Путин не забыл и про административные аресты. Когда-то, еще в СССР, при Горбачеве, в Административном кодексе не было ареста за митинг. Советский Союз прочно отучил людей митинговать. Поэтому, когда в 1987 году началась перестройка и неформалы стали устраивать митинги и пикеты, которые в основном не были санкционированы (ведь санкцию давать никто не хотел), возник мировоззренческий вопрос: что делать с нарушителями советского спокойствия? Сначала давали штрафы. Их никто не платил, и они никого не напугали. Тогда КГБ порылся в Административном кодексе и обрел там 165-ю статью о неповиновении законным требованиям милиции. Не свернул плакат и не ушел с площади — значит, сопротивлялся милиции, а за это можно было дать вплоть до 15 суток. Когда митинги Демократического союза стали массовыми, власть запаниковала и была принята новая статья Административного кодекса: аресты стали давать и за участие в несанкционированных акциях. Это произошло уже в 1988 году. Тогда же для разгона митингов был создан ОМОН, потому что милиция уже не справлялась. После победы Августовской революции был принят новый Административный кодекс. Арест за участие в несанкционированных митингах был отменен, остались только штрафы .....

А когда наша жизнь пошла обратно в СССР, чекисты здраво рассудили, что штрафами в 1000 рублей они никого не напугают, в ход пошел старый, почти двадцатилетней давности прием — административный арест за сопротивление милиции. Обновили этот способ Лев Пономарев и Гарри Каспаров. Причем чекисты осторожно пробуют кошачьей лапкой эту холодную воду: больше трех-пяти суток давать боятся. До них еще не дошло, что этим тоже никого не остановишь. Будем реалистами. Власть все равно будет нас сажать. Поэтому надо требовать строгого соблюдения статуса политзаключенного и европейских условий содержания. Будем устраиваться с комфортом в тех местах, которые нам предоставляет путинская «суверенная демократия».

NewTimes.ru

Одежда для подобных мероприятий — это теплая куртка с несколькими карманами и никаких рюкзаков. «Лучше даже одеться поярче, чтобы потом и на видео заметнее было, и свидетелей проще искать», — советует Иван Ни-ненко. Вон из карманов кредитки, перочинные ножи и прочие неуместные предметы.

С собой в кармане — паспорт, мобильный телефон, шоколадка, немного воды, зубная щетка, паста и деньги. Стоит ограничиться суммой не больше 2 тысяч рублей. «У меня-то деньги просить не будут, я лицо примелькавшееся. Но за тысячу рублей рядового участника демонстрации милиционеры могут и отпустить из отделения», — сказал в интервью The New Times пресс-секретарь ли-моновцев Александр Аверин, который был задержан на последнем «марше несогласных» в Москве и отсидел 5 суток. «Если вы простой уголовник — к вам одно отношение, а если вы, как говорится, политический — совершенно другое. И тут надо действовать строго в правовом поле», — добавляет Дмитрий Аграновский.

Когда взяли«В автозаке лучше вообще не качать права, потому что тут сидят озверевшие омоновцы. Надо спрятать мобильник и писать только эсэмэски. О своих правах вспомните в отделении», — порекомендовал опытный Иван Ниненко.

«Вас могут побить. Могут попытаться вас развести на скандал. Будут унижать, чтобы вы специально оказали какое-то сопротивление. Это прием общий — сначала вывести человека из себя, а потом делать с ним что хочешь», — считает Дмитрий Аграновский.

В отделении милиции вас оформляют, пишут протокол. «Протокол об административном правонарушении — это самый главный документ. На его основании человека и привлекают к административной ответственности», — напомнила Ольга Михайлова. Дмитрий Аграновский рекомендует по возможности отказаться от дачи показаний и ждать своего защитника: «Многие люди совершают характерную ошибку: они еще не знают, в чем их будут обвинять, но уже пытаются себя защищать. Естественно, правоохранители потом проанализируют ваши показания и выстроят обвинения таким образом, чтобы использовать это же против вас».

На всякий пожарный всегда есть шаблонная формулировка: «В соответствии со статьей 51 Конституции отказываюсь свидетельствовать против себя».

Вы имеете право на адвоката…

Сложилась совершенно новая и беспрецедентная ситуация, когда суды контролирует ОМОН, а адвокатов не подпускают к подзащитным. «Это махровое нарушение закона», — заявил глава Адвокатской палаты Москвы Генри Резник (см. справку на полях).

Потенциальному зэку на заметку

Мало кто заметил, но 27 ноября на сайте президента РФ появилось довольно любопытное сообщение: «Владимир Путин внес изменения в статью 25.5 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях» (в то время как сам федеральный закон о внесении изменений Госдума приняла еще 9 ноября, а Совет Федерации одобрил 16-го, то есть до «марша несогласных»). Как написано в сопроводительной справке, «защитник и представитель будут допускаться к участию в производстве по делу об административном правонарушении не с момента составления протокола, а с момента возбуждения дела об административном правонарушении».

Однако опрошенные The New Times юристы советуют пока не обращать внимания на эти изменения, означающие на практике, что при подписании протокола не подразумевается присутствие адвоката. По мнению юриста Вадима Прохорова, это новшество, скорее всего, будет обжаловано в Консти туционном суде. А Конституционный суд в 2000 году уже принимал похожее постановление. «Право на помощь профессионального защитника возникает с того самого момента, когда человек попадает в ситуацию, в которой он нуждается в юридической помощи», — считает Генри Резник.

Если же к вам не допускают адвоката, все равно нужно настаивать.

«Я бы советовал не подписывать никаких бумаг без адвоката. И никогда не подписывайте никаких документов, пока не выдадут копию. Когда вы говорите: «Я требую все бумаги и буду обжаловать все действия», это требование подчас заставляет милицию уговаривать человека просто уйти», — сказал Вадим Прохоров.

Кстати, сотрудников милиции нужно попросить представиться, назвать свое звание и должность. Это дисциплинирует. А все свои пожелания фиксировать в письменном виде.

Арест

Гражданин, все-таки подвергшийся административному аресту, чаще всего коротает время либо в спецприемнике на улице Гиляровского, 65, либо в изоляторе временного содержания (ИВС) на Петровке, 38. В камеру разрешают брать книжку, карандаш, лист бумаги, зубную щетку, воду, соки, непортящиеся продукты, предметы личной гигиены, одежду. Нацбол Александр Аверин рекомендует обязательно попросить родственников принести туалетную бумагу и влажные салфетки: ни в одном ИВС, где содержались арестованные на последнем «марше несогласных», ни туалетной бумаги, ни мыла не было. Гарри Каспаров советует первую передачу приготовить заранее (то есть еще до выхода на митинг и демонстрацию) и туда положить теплые носки и спортивные штаны. Хотя, конечно, у каждого свои предпочтения. Скажем, Гарри Каспаров просил прежде всего зубную пасту и мыло. В интервью The New Times его мать Клара Шагеновна сказала: «Первый день он остался безо всего. Потом, со второй, третьей попытки я смогла уже делать передачки. Я оттаптывала эти пороги, я уже надоела им во всех этих приемных. И один раз я услышала, как кто-то сказал: «Это же мама!» И — взяли передачу»

Были нарушены:

Конституция РФ, ст. 46. 1. Каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод.

Конституция РФ, ст. 48. 1. Каждому гарантируется право на получение квалифицированной юридической помощи. В случаях, предусмотренных законом, юридическая помощь оказывается бесплатно. 2. Каждый задержанный, заключенный под стражу, обвиняемый в совершении преступления имеет право пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента соответственно задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения.

КоАП, ст. 25.1. 1. Лицо, в отношении которого ведется производство по делу об административном правонарушении, вправе знакомиться со всеми материалами дела, давать объяснения, представлять доказательства, заявлять ходатайства и отводы, пользоваться юридической помощью защитника, а также иными процессуальными правами в соответствии с настоящим Кодексом.