Цикл «Нетократия». Часть I «Форма склоки»
13 Января 2006

• Версия для печати

Евгений Гильбо

Мудрость помаранчевой стратегии в значительной степени объясняется пестрым составом ее социальной базы. Украинские демократы в лучших традициях своих двойных стандартов готовы оправдать любую низость националистов в отношении русских, раз уж демократический Запад русских не слишком жалует.

Социальная база помаранчевых – такой же повод для России задуматься о положении дел у себя, как и крах украинской политики.

Представить в России союз националистов и патриотов с демократами достаточно сложно. Конечно, у обеих ветвей этого дискурса одна и та же ментально-идеологическая база - постмодернизм. В силу этого так сложно бывает увидеть разницу между лимоновцами и СПС-овцами, поведением Рогозина и Новодворской, Жириновскому легко перекрашиваться из националиста в либерала и бороться с расизмом и национализмом.

В политическом инкубаторе прошлого, то есть Народно-Трудовом Союзе во Франкфурте в 50-е-70-е годы эти два течения вполне мирно уживались и совместно трудились на ниве подрыва основ коммунистического строя в СССР. Поэтому на поверхностный взгляд может показаться? что постмодернисты всех мастей вполне могут объединиться в некий аналог помаранчевых роз, а проект объединения «Яблока» с лимоновцами или СПС с Рогозинцами вполне реален. Но это только на первый взгляд.

Диалектика постмодернизма – процесс сложный. Альянс – не единственная форма существования сил постмодерна, склока ему ближе и родней. А потому на сегодня однозначно выбрана форма склоки.

Дело здесь вовсе не в жгучей ненависти между двумя группами чиновников кремлевской администрации, которые отвечают за имитацию «демократической» политической жизни в недемократической по сути стране. Дело здесь в глубокой взаимной ненависти тех социальных групп, с которыми они себя косвенно идентифицируют.

*

Прошедшие в конце 2005 года в Москве марши националистов и демократов четко обнажили эту тенденцию, эту невозможность их сотрудничества против власти на современном этапе.

Выглядели оба марша довольно грустно, особенно в плане носимых там лозунгов. В обоих случаях вспомнились бессмертные строчки известного поэта 80-х: «Слишком рано для цирка, слишком поздно для начала похода к Святой земле». Постмодерн выдохся и новых лозунгов предложить не может. Призывы к «битью жидов» для спасения России также маловдохновляющи, как и лозунги с призывами к толерантности, соседствующие с вовсе не толерантными призывами в отношении политических противников.

Самым существенным оказывается другое. Обе стороны в равной степени склонны называть друг друга «фашистами». Что стоит за этим? Ну, во-первых, на борьбу с «фашизмом» выделены немалые средства. Но, кроме этого, причин постоянно лапать руками так называемый «фашизм» просто не существует.

Слово «фашизм» в русском языке никогда не означало конкретную идеологию. Вряд ли кто-либо читал труды Муссолини и дал себе труд разобраться в их эклектических воззрениях. А если и дал, то назвал как-то по-другому. Слово же «фашизм» в русском языке имеет то значение, которое у него сложилось в годы Второй Мировой Войны под воздействием военной пропаганды. «Фашистом» называют такого политического противника, примирение со взглядами и практикой которого невозможно. А стало быть, и необходимо вести борьбу на его уничтожение.

В лице двух группировок постмодернистского дискурса мы сегодня имеем именно такое взаимное восприятие. «Демократы» с «патриотами» сегодня на одном политическом поле не только не сядут, но и готовы вырезать друг друга до основания, смачно причмокивая от толерантности.

В рамках этой ситуации представить себе их объединение к очередным выборам для имитации розово-помаранчевых революций не приходится. А значит, смешно представлять себе и саму эту «революцию».

Теми ли манипулирует Кремль?

То как легко Кремлю удается манипулировать остатками погорелого постмодернистского политического театра, на самом деле предмет не для успокоения манипуляторов, а повод задуматься – теми ли они манипулируют? Если политические силы столь слабы, что ими можно двигать как пешками, может быть это вовсе не политические силы? Может быть, реальные силы собираются на каком-то совершенно ином поле?

Почему столь малые ресурсы и силы сегодня вовлечены в то, что в Кремле и прессе склонны считать политикой? Почему так мало интересуют места в Думе, что их покупают только желающие получить иммунитет от уголовного преследования «честные бизнесмены»? Почему так мало сил, заинтересованных в дележке Газпрома и нефтяной отрасли, что их просто легко оставили на раздербанивание узкой группе ГБшников?

Все это не праздные вопросы. За ними стоят тектонические сдвиги, произошедшие в мировой экономике, а теперь и политике за 15 лет.

Мир изменился

Сегодня наиболее прибыльными стали бизнесы, связанные не с производством, а с постиндустриальной деятельностью. Сегодня на смену борьбе за рынки и производственные ресурсы, контроль которых был основой власти в индустриальном обществе, пришла борьба за каналы информации, за построение социальных сетей, которые являются основой прибыльного постиндустриального бизнеса. Создатели и обладатели этих неустойчивых нематериальных активов – нетократы – становятся правящим классом в той мере, в какой общество все более и более становится постиндустриальным.

Власть постепенно утекает из рук обладателей материальных капиталов и переходит к кураторам социально-информационных сетей.

В разных странах этот процесс сегодня на разной стадии. В наиболее продвинувшихся в направлении постиндустриализации странах типа США и некоторых стран Европы уже достигнута, а то и пройдена точка равновесия в распределении властных ресурсов. В странах третьего мира для власти внутри страны обладание материальными ресурсами еще очень важно, но сама эта власть уже очень слаба перед мощью ресурсов нетократического вмешательства извне.

В этом ракурсе помаранчева революция 2004 года на Украине является хорошим примером. За Януковичем стояли группы, которые контролировали подавляющую массу производственных и материальных ресурсов в этой стране. У Ющенко практически не было шансов, если бы все решалось лишь внутренними ресурсами. Однако все решило вмешательство извне – и вовсе не вмешательство государств (которые сия революция застала врасплох), а вмешательство нетократического ресурса. Сила частных групп и сетей оказалась такова, что ландшафт власти поменялся очень существенно, и после переключения внимания нетократов на другие игровые поля, структура власти очень медленно восстанавливает соответствие с мало изменившимся ландшафтом распределения материальных активов внутри страны.

Конечно, уровень классового самосознания нового правящего класса пока что близок к нулю, в силу чего нетократы не покушаются пока на форму политической структуры стран постиндустриального ядра, хотя и оказывают на нее мощнейшее частно-лоббистское давление. По сути, официальные органы власти все больше превращаются в декорацию и инструмент проведения интересов частных групп и сетей.

Процесс постепенной смены правящего класса называется в социологии социальной революцией, в противовес революции политической, когда меняется лишь политической устройство. Сумма технологий постиндустриального общества, прочно вошедшая в нашу жизнь в последние двадцать лет, принесла с собой новые социальные отношения и новый правящий класс, который складывается из тех, кто в наибольшей степени способен в рамках этих отношений концентрировать или производить и удерживать ресурсы, существенные для власти в новом обществе.

Власть не сталкивается с новым правящим классом

Насколько адекватна политика Кремля в свете происходящих изменений?

Политику 90х годов назвать адекватной сложно, так как вся она сводилась к реализации индустриальной концепции власти: переделу материальных ресурсов как источника оной. В новом веке при новом президенте базовые идеологические установки правящей элиты не изменились, и ее вожделения в целом направлены на передел исключительно материальных ресурсов, в особенности капитала нефтегазового сектора. По этой причине власть совершенно не сталкивается с новым правящим классом, пока что в России относительно слабым, и не испытывает давления с его стороны. По сути, пока что Кремль и российская нетократия сосуществуют в разных политических пространствах, почти не пересекаясь. В силу этого Кремль имеет дело лишь с уходящей и все более слабеющей элитой индустриальной эпохи.

С другой стороны, в плане методов решения своих целей сегодня Кремль несравненно более адекватен реальности, чем в 90е годы. Правда, «более» здесь далеко не значит «полностью». Просто предыдущий режим в этом плане был вообще глубоко суицидален, а новый просто делает ошибки по непониманию, хотя интуитивно часто выбирает верные направления деятельности.

Итак, хотя предметом вожделения кремлевской элиты все еще остаются ресурсы материальные и денежные, столь важные для удержания власти в индустриальном мире, все же там очень неплохо поняли полезность использования для их удержания и захвата некоторых сетевых, постиндустриальных ресурсов. Разумеется, речь не идет о полном понимании характера власти в новом обществе и тонкостей функционирования рынков потребных для нее ресурсов. Однако, чисто эмпирически ощутив эффективность некоторых нетократических властных ресурсов, Кремль перенял их у нетократии и пытается использовать.

По сути, на видимом публикой политическом поле Кремль стал главным нетократом, выполняет функцию центра нетократической власти, нетократического давления на старую индустриальную элиту. Выполняет он эту функцию неметодично, но вполне достаточно для того, чтобы уже потрясать основы власти класса капиталистов.

Исторически первый, еще протонетократический инструмент, значение которого стали понимать еще в ЦК КПСС и начали грамотно использовать при Березовском – это телевидение. Тот факт, что на 70% территории страны сегодня можно ловить не более трех программ, сохраняет характерную для позднего индустриализма ситуацию тоталитарной монополии телевидения на формирование информационного пространства для 90% населения (визуалистов; «книжники», более доверяющие тексту, составляют обычно лишь 10% людей) на этой территории. В этом контексте установление Сурковым хотя бы слабого контроля над телевидением было верным решением, себя оправдавшим. Последовавший за этим процесс опускания и приручения политиков и политических партий путем дозирования доступа к экрану также себя оправдал: все легальные политические партии, доставшиеся в наследство от прошлой эпохи, были сведены на уровень клоунады.

Продолжение следует

Об авторе:

Евгений Гильбо – журналист и политолог. В недавнем прошлом владелец и издатель газеты «Новый Петербургъ». С 1999 года постоянно проживает в Германии.