Старики пошли ва-банк
26 Ноября 2012

• Версия для печати

В Мосгорсуде на очередном заседании по делу Владимира Квачкова огласили стенограммы «прослушек», на которых, по версии следствия, отставной военный обсуждал детали вооруженного мятежа. Речь шла о захвате объектов ФСБ, МВД, МЧС и военной части в городе Коврове Владимирской области. В суде выступили также свидетели обвинения. Один из них, которого доставили под конвоем, отказался от ранее данных показаний. Другой полностью подтвердил факт подготовки восстания.

В четверг заседание коллегии Мосгорсуда по делу отставного полковника ГРУ Владимира Квачкова и бывшего капитана МВД из Санкт-Петербурга Александра Киселева, обвиняемых в подготовке вооруженного восстания, началось со спора защиты и обвинения по вопросу оглашения прослушек.

На предыдущем заседании прокурор попросил огласить стенограммы аудиозаписей, сделанных спецслужбами в квартире Квачкова на Бережковской набережной в Москве, где, по версии обвинения, обсуждались планы вооруженного мятежа.

Подсудимые и защита были категорически против ходатайства прокурора. Более того, адвокаты заявили, что данные доказательства получены незаконно, так как в материалах дела нет санкции суда, необходимой для ведения записи переговоров. В итоге судьи предложили защите подробнее мотивировать ходатайство об исключении «прослушки» из списка доказательств, а прокуратуре — подготовить соответствующее возражение, объяснив происхождение аудиозаписей. В четверг, прежде чем обосновать свою позицию, гособвинитель попросил на время закрыть слушания: он собирался обнародовать в суде некий новый документ под грифом «секретно». По решению тройки судей возмущенные сторонники подсудимых вместе с журналистами и женами 64-летнего Квачкова и 62-летнего Киселева удалились из зала.

Когда журналистов и сторонников подсудимых снова пустили в зал, Квачков обратился к суду с заявлением, из которого стало понятно, что за закрытыми дверями речь шла об оперативных мероприятиях военной контрразведки, службы по защите конституционного строя ФСБ и Федеральной службы охраны.

«Ваша честь, у меня заявление о преступлении!» — обратился Квачков к председательствующему судье Павлу Мелехину. Надев очки, пожилой полковник в косоворотке выпрямился и, подойдя к стенке «аквариума», стал зачитывать подготовленный текст, написанный мелким почерком на тетрадных листах.

Он напомнил, что никакой необходимости закрывать процесс не было: в деле есть постановление генерал-полковника госбезопасности начальника 2-й службы ФСБ (управление по защите конституционного строя) Алексея Седова о рассекречивании результатов оперативно-разыскных мероприятий.

Затем Квачков обвинил в злоупотреблении полномочиями следователя ФСБ Константина Гладышко, который и раскрыл мятеж пенсионеров-силовиков. Разрешение на «прослушку» квартиры отставного полковника было выдано в рамках дела о покушении на тогдашнего главу РАО ЕЭС Анатолия Чубайса, по которому Квачкова окончательно оправдали прямо перед арестом в декабре 2010. По мнению защиты, использование материалов, полученных вне расследования настоящего дела, противоречит закону. Судья Мелехин, в свою очередь, порекомендовал обращаться с заявлением на следователя в «компетентные органы» и постановил все же заслушать стенограммы бесед в квартире Квачкова. Кроме того, прокурор пригласил в зал суда свидетеля обвинения Дмитрия Сидоркина — одного из участников тех самых разговоров и бывшего члена «Народного ополчения Минина и Пожарского» (НОМП).

Опустив глаза, в зал вошел 29-летний молодой человек в черной куртке. «Это тот самый Дарт Вейдер», — объясняли журналисты друг другу.

Дело в том, что на прошлом заседании Сидоркина допрашивали по аудиосвязи из «секретной комнаты», откуда он общался с судьей измененным голосом, напомнившим слушателям злодея из фильма «Звездные войны». Такой способ защиты ему предложили, когда он направил в суд заявление, что боится мести со стороны сторонников подсудимых. Так или иначе, в этот раз Сидоркин стоял на трибуне, не поднимая глаза на «аквариум» с подсудимыми. «Владимир Васильевич был для него как учитель», — объяснила Надежда Квачкова. «Предатель», — шептались сторонники Квачкова.

Сначала прокурор огласил стенограмму разговора от 24 мая 2010 года: несколько мужчин, как предполагается, над картой города Коврова Владимирской области обсуждали возможность захвата военных объектов, узлов связи, органов ФСБ, МВД и МЧС.

Квачкову и Сидоркину в «прослушке» присвоили обозначения М1 и М2. Еще двоих участников беседы почему-то назвали М3. По версии следствия, речь шла о захвате военного учебного центра № 467 Центрального военного округа:

— Где здесь часовые?

— Вот.

— Если вывести сигнал «Ростелекома», а что с солдатами, с их телефонами?

— Солдаты в лучшем случае своей маме, б****, позвонят!

— Там еще какие-то менты?

— Это ФСИН.

— А, эти пусть сами себя охраняют.

Далее на записи Квачков попросил Сидоркина достать ленточки с символикой «Народного ополчения Минина и Пожарского», по-видимому, чтобы раздать «повстанцам»: «Белые повязки уже старо». Также участники встречи обсудили, кто займется приобретением приборов ночного видения, гидропассатижей, горелок («чай тоже надо где-то разогревать — жизнь есть жизнь»), генераторов помех и прочих вещей необходимых, по мнению следствия, для вооруженного мятежа. Кроме того, в стенограммах шла речь о разных поездках в Ковров «на разведку».

Свидетель Сидоркин неуверенно (его то и дело просили повторить размытые ответы на поставленные вопросы) подтвердил факт разговора и его содержание, но затруднился точно назвать других участников беседы помимо себя и Квачкова. Тогда прокурор попросил зачитать показания Сидоркина, данные им на стадии следствия. В них он прямо называл поездки в Ковров и разговоры над картой подготовкой к вооруженному мятежу. Правда, в зале суда свидетель остановился на формулировке «народное восстание». Вопрос адвоката Леонида Морозова о том, как свидетель понимает разницу между вооруженным мятежом и народным восстанием, также вызвал у Сидоркина затруднение.

«Юридически я не очень понимаю разницу между мятежом и восстанием. Предполагался ненасильственный захват в случае народного восстания в Коврове», — путано отвечал бывший «ополченец».

— Какова была численность вот этих мятежников, их вооружение? — продолжал Морозов.

— Наличие оружия не подразумевалось. Военные должны были добровольно перейти на сторону восстания. Какая численность? Точно не знаю, может, несколько сотен.

Когда вопросы к Сидоркину закончились, в зал пригласили следующего свидетеля — Анатолия Бахова. Его доставили под конвоем из СИЗО «Лефортово».

Седого мужчину 1949 года рождения завели в зал по специальному коридору для подсудимых. К трибуне Бахов вышел вместе с конвоиром, молодым полицейским, они были прикованы наручниками друг к другу. «Это тот, который не стал оговаривать», — пояснила Надежда Квачкова.

— Как давно вы знакомы с Квачковым? — спросил прокурор официальным тоном.

— Точно не помню. Давно, но уже после погружения Путина в Байкал, — отвечал бодрый пенсионер. Слушатели и приставы с трудом сдержали смех.

— Бывали ли и вы у Квачкова дома?

Квачков за решеткой

— Нет. Один раз пришел, а там все оцеплено, — ответил Бахов, пытаясь развести руками. Конвоир широко улыбнулся и напомнил ему про наручники.

— Где еще встречались?

— На офицерском собрании в Москве. Тогда я немного удивился, представлял себе полковника немного иначе — ростом повыше.

В этот момент Квачков, который действительно небольшого роста, пожал плечами и, опустив ладонь к полу, посмотрел на присутствующих и улыбнулся.

На все последующие вопросы Бахов также скорее отшучивался, чем отвечал.

Тогда гособвинитель потребовал зачитать показания, данные свидетелем на следствии, из которых следовало, что он все-таки ездил на разведку в Ковров. Но Бахов от своих показаний полностью отказался и заявил, что давал их под давлением следователя Гладышко.