Экстрим подпадает под «кирпич»
14 Февраля 2003

• Версия для печати

Автор множества книг и монографий по национализму и экстремизму, руководитель исследовательского центра «Панорама» Владимир Прибыловский отвечает на вопросы «Стрингера».

Крайне неудачный «Закон о борьбе с политическим экстремизмом». Он сильно затруднил применение самого термина «экстремизм», перешедшего в разряд юридических и уголовно наказуемых терминов. Если кого- то мы называем экстремистом, то, ныне это - донос, либо - ложный донос. В научном плане я могу кого-нибудь назвать экстремистом, но не хотел, чтобы это звучало в правовом плане. Приходится изворачиваться и вводить термин «радикал», «крайний радикал». Экстремист в России сегодня - это человек, которого так назвали по приговору суда. Закон действует с лета и таковых еще не нашли. Ныне расширительное толкование понятия «экстремизм», может подвести под это понятие любое правонарушение. Теперь любая несанкционированная демонстрация может расцениваться, как проявление экстремизма. Если этот закон перенести на почву тиранической страны, например, СССР или Ирака, то пропаганда парламентаризма или многопартийной системы будут экстремизмом.

- Это что страх или слабость власти?

Скорее - слабость. Поэтому я этот термин в отношении конкретных партий и лиц употреблять не буду. Будем говорить о «крайне радикальных» проявлениях.

- Вы давно изучаете эти проявления профессионально, каковы они?

Крайний радикализм возможен по любому политическому вектору. Например, по линии русского национализма или иного другого - раз, этнического или регионального сепаратизма - два, по линии борьбы за социальные права трудящихся, это - левый радикализм, - три, некоторым проявлениям антиглобализма. Если футбольные хулиганы подверстываются к политическому радикализму, или орут лозунги: «Бей, турок! Бей, черных!», - то можно и их считать таковыми. Эта грань довольно тонка. Но беспорядки на Манежной площади это не политика, а уголовное явление с политическими последствиями. Это вандализм, хотя там и участвовали политизированные группы. А погромы азербайджанских рынков в Ясенево и Царицыно - это политически ориентированное хулиганство и политическая уголовщина.

Сколько этих радикалов у нас в стране? Например, скинхедов? Количественно в России не больше чем в Германии. Несколько тысяч человек. Двадцать - от силы тридцать тысяч человек. Да, и то, половина из них сосредоточена в Москве. Но в Германии хорошо организованная полиция, давние традиции порядка и, поэтому, скины там очень ограничены в своих противозаконных проявлениях. Их реально арестовывают и судят, и они не хозяева вечером на улицах. У нас при отсутствии демократических традиций и слабости милиции все гораздо опаснее.

- А кроме скинов, есть еще?

Ярким примером политического экстремизма и радикализма у нас является Чечня. Там и терроризм и экстремизм. Хотя, я не поддерживаю действия наших властей в Чечне

- А исламские радикалы кроме Чечни, где еще себя проявляют?

В республиках Поволжья. Пока их, я думаю, исламских и националистических радикалов, которые склонны к преступлениям, несколько сотен. Но пару лет назад их были десятки. Но и в Чечне тоже не сразу все начиналось.

- Они структурированы, власть поддерживает их? Кого-нибудь преследуют за их радикальную деятельность?

За хулиганство осуждают. Отношение президента Шаймиева к своим национальным радикалам сравнимо с отношением федеральной и московской власти к скинхедам. Иногда наказывают, но крайне редко, и то, не за экстремизм и политику, а по уголовным статьям. Серьезной борьбы с этими проявлениями нет. А есть попытки использовать эти межнациональные трения, как механизм давления на русское население, которого почти половину в Татарии. Хотя подавляющая часть татар не являются сторонниками независимости. У меня родители и много родни живут в Татарии, и я знаю, что русские смотрят на Шаймиева, как на защитника их от националистических проявлений. Центром национализма являются Набережные Челны. Но межнациональные отношения в Татарии вполне пока комфортны для русских в большинстве мест. Хотя из области гос управления их вытесняют, что было и в советское время. Из бизнеса - нет. Пока русские равноправны. Но все экономические высоты держит группа семей, связанных с бывшей парт номенклатурой и, они естественно, национальные.

- Так положение все же ухудшилось?

Появился ряд угроз. Фаузия Байрамова вождь одной из радикальных националистических партий «Иттифах» открыто настаивает на независимости Татарстана. Но она никогда не делает того, за что ее можно привлечь. Ведь у нас не запрещен сепаратизм. Хотя пункт нарушения территориальной целостности ныне вписан в закон об экстремизме. Байрамова ратует за выход Татарстана из России мирным путем. Но пока, за это не судили, и, я считаю, что правильно.

В Башкирии национализм также существует. Но там главные противоречия не между русскими и башкирами, а между татарами и башкирами. Башкирские татары в своем большинстве стоят на федералистских позициях, апеллируя к центру. Понимая, что им будет не сладко при сепаратном Башкортостане. Но циркулируют идеи и совместного татаро-башкирского государства отдельно от России. И эту идею выдвигает в нерадикальной форме советник президента Татарстана Рафаэль Хакимов. Он баллотировался в депутаты Госдумы от блока «Единство». Хакимов не какой-то маргинал, это очень видный человек. Шаймиев открыто его не поддерживает, но и не препятствует, хотя Хакимов - идеолог отделения тюркского мира от России.

- А в Якутии?

В Якутии произошло при Николаеве слияние бытового якутского национализма с устремлениями правящего якутского клана. И это осталось. Чего в Татарии и Башкирии не произошло.

- А что на Северном Кавказе?

В случае усиления сепаратизма эти республики ждет система исламских джамаатов. Это одновременно и религиозная община, политизированная группа и клан, как правило вооруженный, и противостоящий местной номенклатуре. Но их объединяет не национальная идея, а чаще всего религиозная. Про Северный Кавказ данных нет, и не может быть,- слишком опасная тема. И исследовать ее никто не собирается.

Беседовал Андрей АРХИПОВ