Двигаться вперед - значит быть «против». Часть I
18 Мая 2004

• Версия для печати

На вопросы главного редактора еженедельника «СТРИНГЕР» Елены ТОКАРЕВОЙ отвечает политолог и публицист Виктор ГУЩИН.

- Проблема поиска преемника дает о себе знать всегда и везде. Такова природа власти. В каких бы формах она ни существовала - древних восточных тиранических деспотий или нынешней цивилизованной западноевропейской демократии - власть непременно стремится к своему абсолютному воплощению. В конечном итоге это приводит либо к различным видам династического наследования - формула «Алиев-Алиев» один из модернизированных примеров возрождения этой традиции, - либо к поискам более изощренных приемов достижения все той же цели: передачи власти из собственных «надежных» рук в другие. Не менее надежные…

При некотором стечении весьма специфических обстоятельств попытки передачи власти «по наследству» могут возникнуть и в России. В Чечне об этом, после гибели А.Кадырова, говорят уже вполне всерьез. Нечто подобное не исключено и в некоторых других субъектах Федерации. В Татарстане или Башкортостане, к примеру.

Однако жизнь ни в историческом, ни в конкретно-политическом плане, не подтверждает объективного характера таких властно-эгоистических притязаний. Общественно-политический прогресс, это не передача эстафетной палочки, а жесткая, бывает что и жестокая, конкурентная борьба. Завершается она как правило не пасторальной идиллией взаимной преданности и уважения, а поглощением или вытеснением соперника. Нередко даже тогда, когда они связаны между собой кровными узами. Мировая история изобилуют такими примерами. Универсальный диалектический закон, что развитие обеспечивает только борьба противоположностей, распространяется и на власть.

Что касается России непосредственно, то иного способа передачи власти, кроме как в распоряжение «антипреемника» у нас уже давно не случалось. Даже в советский период, наиболее зарегламентированный в политическом отношении, верховная власть от одного вождя к другому переходила исключительно в режиме преодоления. Сталин, если судить по большому счету, отрекся от ленинского наследия. Хрущев - от сталинского. Брежнев - от хрущевского. Горбачев - от брежневского. Ельцин - от горбачевского…

То же самое происходило и с «ядром политической системы СССР» - коммунистической партией. При Ленине она была одна. При Сталине - совершенно другая, истребившая ленинскую почти до основания. При Хрущеве - третья, отрекшаяся в свою очередь от сталинизма. При Брежневе - четвертая, качнувшись вспять, то ли к Ленину, то ли к Сталину, ясности нет до сих пор.

При Горбачеве вообще начался процесс декоммунизации партии. Во всяком случае, лидеры российских либерально-демократических реформ родом именно из КПСС. Кому на этом фоне может прийти в голову мысль о существовании в России преемственности власти! Нет, в России только делают вид, что заинтересованы в этом. На самом деле у нас те, кто стремится к власти уже заранее ненавидят тех, кто ею обладает. И наоборот…

- Касательно России, похоже, это действительно так. Но ведь в других странах, особенно в тех, которые мы привыкли называть «развитыми демократиями» события развиваются совершенно иначе…

- Только на первый взгляд. И только до тех пор, пока мы не погружаемся в суть дела. Россия демонстрирует вовсе не уникальность, а лишь специфические формы проявления общих объективных закономерностей. Преемственность - это застой, стагнация, а следом неизбежный спад. С точки зрения общественной пользы и интересов исторического прогресса людям гораздо выгоднее, полезнее поощрять не преемственность, а именно соперничество в борьбе за власть. Это ее бодрит, вливает новую энергию.

Одна власть сменяет другую не потому, что уходящая плоха, а потому, что отжила, отвластвовала свое и на новые потребности уже не в состоянии откликнуться. Соответствующие органы восприятия настроены у нее на совершенно иной историко- политический диапазон. Власть никогда не поспевает за требованиями времени. Правда, это вовсе не исключает возможности, что сама же власть иногда предпринимает определенные шаги, чтобы в собственном чреве выносить антипреемника. Один такой пример мне известен. Это - Путин.

- К Путину мы еще вернемся, но прежде хотелось бы завершить затронутую уже тему: если формирование функционального портрета власти происходит под воздействием объективных запросов времени, быть может, имеет смысл сосредоточить внимание не столько на выращивании преемника или антипреемника, сколько на воспитании политических элит?

-Это гораздо перспективней. Только опять же с пониманием, что на практике политические элиты ориентированы исключительно на актуально-событийную составляющую и поэтому ее представители либо обслуживают действующую власть, либо непосредственно в ней участвуют. Такие элиты обычно сходят с политической сцены вслед за уходящей властью.

Грядущие политические элиты на начальном этапе вообще никто не культивирует. Они формируются и «самовоспитываются» в контексте Гражданского общества. Власти этот процесс не поощряют. Не власть и взаимодействующая с ней политическая система, а именно Гражданское общество по предназначению является ареной действительно большой попытки, в которую оказываются втянутыми не сотни или тысячи профессионалов-партийцев, а десятки, а то и сотни миллионов граждан.

В России, к сожалению, о грядущих политических элитах говорить практически не приходиться. Цели и задачи, выходящие за пределы насущных потребностей, ограниченных сроком пребывания «в должности», мало кого интересует. Именно по этой причине у нас происходит так много политических сюрпризов и неожиданностей, прежде всего для самой власти.

- Значит ли это, что в России отсутствует Гражданское общество? Если это так, то есть ли признаки того, что мы находимся хотя бы на подступах к его формированию?

- Пока, к сожалению, действительно отсутствует. И слава Богу, поскольку есть опасность, что процессу его формирования будет навязан опыт предыдущего демократического эксперимента, когда мы всё пытались делать по западным образцам. Что из этого получилось, мы прекрасно видим.

Под лозунги либерально-демократических реформах был разрушен исторический контекст существования государства. С карты мира исчезла целая страна, а на ее месте появились 15 новых. Миллионы людей вовсе не по собственной воле лишились прежнего гражданского статуса, десятки миллионов людей оказались беженцами в собственной стране. То, что раньше называлось «народным хозяйством», где мошенническим путем, а где и откровенно бандитским, весьма схожим с обыкновенным мародерством, перешло в частные руки. Все население страны было несколько раз ограблено за счет разного рода либерально-финансовых механизаций, - ваучерезации, отпуска цен, деноминации, - в результате чего внутренний долг, который наше государство оплачивать вовсе не торопится, перевалил за 113 миллиардов долларов.

В стране сложился совершенно эксплуататорский рынок труда, когда люди, занятые даже в высокодоходных по общемировым стандартам отраслях, получают урезанную до минимума заработную плату. Не удивительно, что разрыв в доходах между наиболее обеспеченными слоями населения и вынужденными отчаянно бороться за собственное выживание, достиг в России катастрофических размеров. Некоторые эксперты называют цифру в 20 и более раз. Это притом, что число благоденствующих не превышает 10-15 процентов, а едва сводящих концы с концами - 80-85.

Трудно поверить, что все вышеперечисленное произошло по нормам, законам и понятиям так называемого народовластия, то бишь демократии. Наша страна вышла из либерально-демократического эксперимента с гораздо большими потерями, чем из Второй мировой войны. Однако я далек от мысли, что мы в России в очередной раз «напортачили», то ли потому, что не к тем образцам обратились, то ли не сумели приспособить наши пресловутые «национальные особенности» к общим закономерностям.

Дело не в том, что западный общественно-политический опыт плох, а мы такие особенные, что нам никакие мундиры с чужого плеча не подходят. Мы почему-то все еще не хотим признать, что демократическая эпоха как таковая миновала. Возникшие на этом этапе конкретные механизмы согласования и обеспечения интересов в демократическом режиме исчерпали свой функционально-управленческий и исторический ресурс. По этой причине демократическая идея просто перерастает работать, независимо от того, о каком государстве или стране идет речь - России или Бурунди.

Но вот беда, стоит лишь намекнуть, что демократия отжила свой век и ее прах пора отряхнуть с наших ног, как поднимается такой вой и стон, что хоть святых выноси. Почему-то всем в такой постановке вопроса видится намек на политический криминал. А между тем вопрос о неизбежном закате демократии был поставлен именно в России. Да еще в момент, когда казалось, что насущней демократии для нас вообще ничего нет. Сделал это в 1923 году Николай Бердяев, которому наши отечественные демократы поклоняются до сих пор. Но он, в отличие от нынешних российских демократических апологетов, понимал ограниченность демократии, видел пределы ее возможностей.

«Демократия, - писал он в своей работе «Новое средневековье», - провозгласила свободу выбора, но нельзя долго задерживаться на этой свободе, нужно ею воспользоваться, нужно сделать выбор правды, подчиниться какой-то истине. А это выводит за пределы демократии. Единственным оправданием демократии будет то, что она сама себя преодолевает. В этом будет ее правда. Современная демократия явно вырождается и никого уже не вдохновляет. Веры в спасительность демократии уже нет…»

Вопиющее заблуждение считать, что если мы ступили на путь демократии, то это обязательно дорога прогресса, с помощью которого можно «догонять и перегнать» США и Западную Европу, внедриться в «цивилизованный мир». Чтобы это произошло, нужно искать стратегию прорыва, выводящую за пределы традиционных решений.

Идеи, принципы и механизмы демократии успешно решают задачи нащупывания магистрального пути, - на нашей планете на это ушло несколько веков, - но когда вектор общественно-политического и социально-экономического прогресса жестко установился, когда стало ясно, что рыночным отношениям, основанном на круговороте денег и товаров, альтернативы нет, демократия перестала обеспечивать движение вперед. Там, где должны находиться стимулы ускорения, тем более рывка, в демократическом механизме размещен блок «сдержек и противовесов».

У демократии сохранился лишь инерционный потенциал. В странах, где она уже накопила вековой опыт, обросла общественно- политическим и социально-экономическим жирком, демократическая атрибутика еще дает о себе знать. Однако в практической жизни все равно действуют уже совсем другие методы и стимулы. США, к примеру, уже вряд ли имеют право называться демократическим государством в традиционном смысле этого понятия. Значит, надо набраться мужества и признать: до тех пор, пока человечество будет продолжать топтаться на историческом отрезке времени под названием «демократия», дело вперед не двинется.