Война за наследство ЦУР
30 Августа 2018

• Версия для печати

30 июля в Центральноафриканской республике были убиты российские журналисты Орхан Джемаль, Александр Расторгуев и Кирилл Радченко, приехавшие туда, чтобы снимать документальный фильм о наемниках из ЧВК «Вагнер». Через две недели в ЦАР вылетела группа из четырех журналистов, чтобы расследовать случившееся. Финансирует экспедицию издание ФАН, которое связывают с бизнесменом Евгением Пригожиным (его также считают спонсором ЧВК «Вагнер»); один из ее участников — военный корреспондент ФАН Кирилл Романовский, который познакомил Александра Расторгуева с фиксером в ЦАР. «Медуза» поговорила с другой участницей расследования, корреспондентом издания «Фонтанка» Юлией Никитиной о том, что им удалось выяснить о гибели российских журналистов за две недели, проведенные в ЦАР.

Самое интересное - это вопрос, чей же в конце концов ФАН? Навального или Пригожина?

Группа российских журналистов отправилась в ЦАР расследовать убийство коллег. Что им удалось узнать?

Вот что рассказывает участница этой группы Юлия Никитина:

28 августа издание Навального ФАН опубликовало переписку погибших журналистов с коллегами в России, из которой ясен весь ход их командировки. Когда мы с вами об этом переписывались, вы сказали: «Редакция ФАН запорола нам всю работу». Как это?

— «Запороли» — это я в сердцах. Но некоторое недоумение эта публикация у нашей группы вызвала. Эта переписка была у нас еще полторы недели назад, мы ее не публиковали, потому что она фактически была основой нашей работы. Будем честны: мы не следователи, и разобраться в обстоятельствах убийства в африканской стране, в которой мы даже толком не понимаем, что происходит, нам было бы… Вот лично у меня и у нашей редакции не было особых надежд, что что-то получится. Поэтому мы своей целью ставили восстановить хронологию [поездки Джемаля, Радченко и Расторгуева]. Мы изучали переписку, смотрели по времени, когда они выходили на связь и что о себе писали. Они не очень подробно сообщали о своих передвижениях редакции, мы пытались восполнить лакуны, восстановить, где именно они были, с кем общались.

Здесь у местного населения интересный менталитет — они не помнят ни времени, ни дат, путаются. Например, в Дамаре (город, который журналисты проезжали 30 июля — прим. «Медузы») нам сначала сказали, что видели их 29 июля, но они не могли быть там в этот день. Сложностей в этом смысле много, приходится проверять свидетельства — поэтому мы тут и не торопимся выдавать информацию.

— У вас в группе два сотрудника ФАН…

— Ну скорее один. Денис Тарасов — оператор — он скорее фрилансер. Он весьма опосредованное отношение имеет к ФАН. Штатный сотрудник ФАН у нас один, [Кирилл Романовский].

— Редакция ФАН как-то советовалась с ним насчет публикации этой переписки?

— Не знаю, насколько корректно критиковать работу коллег… Это очень странный момент. Странное отношение редакции с сотруднику. Кирилл точно так же был удивлен тому, что произошло и задал [редакции] вопрос, [зачем она опубликовала переписку]. В ответ было получено что-то из серии: «Ну вы же не даете никакого результата, а мы вот нарыли, нашли». То есть они предпочли опубликовать жареное, даже не поставив нас в известность.

— Есть ли какой-то результат у вашей поездки?

— Еще одной нашей целью было понять, могли ли журналисты успеть за три дня, что они здесь были, увидеть или заснять что-то такое, что могло бы послужить причиной их убийства. Пока из того, что у нас есть, складывается [картина], что они чисто физически ничего не могли снять и увидеть. Первый день они потратили на то, что прилетели, заселились, купили симки, встретились с водителем. В шесть часов вечера [тут] наступает ночь, и на улице даже местные перестают появляться. И [журналисты] тоже не выходили из гостиницы в это время — это подтверждают сотрудники гостиницы.

Второй день, [29 июля], мы тоже в принципе восстановили — они ездили [на военную базу, где российские инструкторы обучают местных военных в] Беренго. Там, правда, сказали, что якобы их не помнят, потому что сменились люди, которые тогда обучались и были на КПП. Но мы нашли местных жителей, которые [живут в селениях] по пути в Беренго, и они вспомнили [россиян]. Но эта зона считается относительно безопасной. И в своей переписке [журналисты] пишут, что больше [в тот день] нигде не были. Они не сообщают, что увидели что-то там такое, что пойдут сейчас и проверят.

— То есть вы на базу в Беренго попали без проблем? Джемаля, Радченко и Расторгуева туда не пустили.

— Вообще, их переписка — очень странная. При всем моем уважении, но так готовиться [к поездке]… Это как-то непрофессионально, если честно. Никто никогда не пустит на военную базу людей с улицы, даже в Африке. Мы [попали туда] как аккредитованная группа, у нас заранее была договоренность, нас там ждали, нас туда привезли, вышел комендант — ну, об этом я потом подробнее буду писать. Понятно, что нам на базе показали только то, что хотели показать.

А в переписке [главный редактор Центра управления расследованиями Андрей] Коняхин после того, как их не пустили, заявил: «Поднимайте коптер над военной базой». Вот это вообще глупость чистой воды. Я когда это увидела, была возмущена, что главный редактор на такое толкает своих сотрудников.

— Что происходило с журналистами после неудачной поездки в Беренго?

— Мы не знаем ответа на этот вопрос. Согласно тому, что нам рассказали в гостинице [в столице страны Банги], они выехали в 11-12 часов [дня 30 июля]. В Сибут они въехали в 18.30. Ехать туда [из Банги] два часа, если без остановки. В Дамаре [городе по дороге между Банги и Сибутом] они остановились на полчаса. Где они были, что они делали эти шесть часов — непонятно.

— Есть версии?

— Откровенно говоря, я боюсь выдвигать версии — это будут придумки. Поговорить в Дамаре с людьми и что-то у них узнать [журналисты] не могли точно. Жители Дамары сказали, что они с ними не разговаривали. [Россияне] не знали французского, но даже и он бы им не помог — там местные говорят на санго. Мы, например, общались так: жандарм задавал местным жителям вопрос на санго, те отвечали, он переводил на французский нашему переводчику, а тот — на русский. Мы замучали жителей Дамары постоянными вопросами, мы даже дважды ездили, уточняли, показывали фотографии. То, что [журналисты] пробыли в Дамаре не больше получаса и ни с кем из местных не разговаривали — это мы установили.

Более того, в Дамаре нет интернета, они не могли даже с кем-то связаться. Разве что только созвониться — между городами сотовой связи нет, но в Дамаре она появляется, хоть и не очень хорошая. При этом, якобы именно в Дамаре они приняли решение поменять маршрут (сначала Радченко, Джемаль и Расторгуев должны были ехать на восток, в Бамбари, но по неясным причинам поехали на север в Декоа) — это так говорит водитель. Вернее, так нам пересказывают его слова — с самим водителем у нас так и не получилось связаться.

— К нему, кажется, даже адвоката не пускают.

— Да у него его даже нет, якобы он не просил. Вообще, в этом смысле они достаточно странные — изолировали его от общества и все.

— Вам удалось что-то узнать про этого водителя?

— Если внимательно читать переписку, то складывается ощущение, что это водитель, которого [журналистам посоветовал фиксер] Мартин. По переписке видно, что Мартин им в итоге ответил, и водитель вышел на связь. Контакт водителя им дал также один французский журналист; при этом фамилии там разные, но имя и номер телефона одинаковые. Это странно, но тут много такого странного, и скорее это основано не на том, что кто-то пытается что-то скрыть, а на том, что здесь нет никаких баз данных, здесь никто не знает количество местного населения, здесь разрушены государственные институты. Здесь паспорта выдают на основании того, что человек говорит: «У меня нет документов, но я родился в ЦАР и зовут меня так-то».

— Вам удалось узнать что-нибудь про Мартина?

— Все эти две недели мы просили поездку в Бамбари [где Джемаля, Радченко и Расторгуева должен был встретить Мартин], но нам сказали, что ехать туда смертельно опасно, поскольку город не контролируется правительственной армией. Самостоятельно я туда не поеду, учитывая опыт коллег, не хочется рисковать. У нас есть номер Мартина — он не отвечает, в его [поисках] мы никак не продвинулись.

— Что-нибудь новое про поездку журналистов в Сибут вы узнали?

— Здесь платные дороги. В переписке они сказали, что на посту [у них просили] взятки, но, скорее всего, они не поняли — это была плата за проезд. Мы нашли в машине, в которой они ехали, квитки, которые выдаются на блокпостах. Но в записях на этих постах нет ни марки машины, ни времени. У [журналистов] была машина с транзитными номерами, а на блокпостах такие не записывают. Логика этого неясна. Но тут вообще нет никакой базы номеров машин, даже начальник жандармерии без номеров ездит. Номера здесь — условная история. Сотрудники пропускных пунктов тоже [журналистов] не помнят.

— Вам не показалось странным, что вы вообще нашли эти квитки в машине? Их же полиция должна была найти при осмотре.

— Так у них машина стоит прямо рядом с жандармерией, и там все как было, так и осталось. Здесь такое достаточно условное следствие. Сил жандармерии хватило только на то, чтобы вывезти тела — и то при помощи миссии ООН. Водитель [после нападения] сам доехал на машине до Банги. И как [жандармы] поставили ее рядом с жандармерией, так она и стоит.

— То есть фактически никаких следственных действий никто не ведет?

— Они закончили уже все следственные действия — вывезли тела и арестовали водителя. Вот и все. Сейчас вот прилетел Следственный комитет [России], который тут за два дня решил во всем разобраться. Можем только пожелать им успехов.

— Сколько времени журналисты пробыли в Сибуте?

— Мы предполагаем, что они провели там какое-то время — чтобы заправиться, перекурить, попить воды; часа полтора. Потом поехали в направлении Декоа. На выезде там несколько постов, один из них — пост жандармерии — они проехали плюс-минус в восемь вечера. На другом посту — военном — мы нашли бойца, который их пропустил. Он отказался с нами разговаривать — запросил у нас за разговор 200 тысяч местных франков (около 370 долларов — прим. «Медузы»). Мы ему предложили только сто долларов — он отказался.

— Вы были на месте убийства?

— Дважды. Там ничего нет. Выжженная трава — это, как нам объяснили, местные из своих суеверий подожгли, чтобы души умерших не смогли причинить им зла. Как нам рассказывают, какой-то осмотр места был проведен полицией ООН, но доступа к материалам [этого осмотра] у нас, конечно, нет. Мы там не увидели ничего особенного, нашли только язычок с молнии — видимо, отвалился, когда [у кого-то из журналистов] поясную сумку срывали.

Еще нам удалось пообщаться со старостой деревни, до которой добрался водитель [сразу после нападения], но, простите, это я все-таки приберегу для нашей публикации — там есть ряд интересных моментов. Фактически это был первый человек, которому водитель рассказал, что произошло. У него [водителя] все было с пылу-жару, не было времени подумать, придумать.

— Хорошо, но рассказ хотя бы близок к той версии, которую озвучивали власти ЦАР?

— В основном да, но есть вопросы: во-первых, о количестве [нападавших] людей, во-вторых — о ранении водителя. Не хочу пока говорить подробнее, боюсь ошибиться из-за сложностей перевода. Несмотря на то что мы подробно пытали этого старосту, мы могли что-то не так понять. Сама деревня в двух километрах от места убийства, водитель до нее на машине доехал, там же прятался.

— Как у него на машине-то получилось уехать?

— [Журналисты] вышли [из машины], и пока была какая-то потасовка между [нападавшими] и нашими ребятами, водитель воспользовался моментом, сел в машину и рванул. Судя по тому, когда они покинули Сибут, и [времени,] когда водитель доехал до этой деревни — все произошло очень быстро. Не было каких-то долгих разговоров, их просто остановили, они вышли — и сразу все началось; водитель сразу уехал, ему стреляли вслед.

— Вы понимаете, кто убил журналистов?

— Понятия не имею. Кто их убил, мы не знаем.

— К какой группировке могли принадлежать убийцы?

— Ну, официальная версия — что это некие арабоговорящие ребята, пришедшие из [граничащей с ЦАР страны] Чад. Но на самом деле арабоговорящих в ЦАР много — они есть и в Сибуте, и в Декоа, и в Банги. То есть не обязательно приходить из Чада, чтобы говорить на арабском. Кто это мог сделать? В качестве версии нам тут предложили, что их могли заметить [местные бандиты] в Сибуте. Трое европейцев, у них — техника, явно есть деньги. Они полтора часа провели в городе, и за это время местные могли переодеться в какие-то тюрбаны, выехать вперед и встретить их на дороге.

— Какая-то сложная версия.

— Она звучит гораздо проще той, где некие выходцы из Чада сидели и караулили на большой дороге. Версия про людей из Сибута — не моя, правда это или нет, я не знаю; нам такой вариант рассказали — и не русские, а люди, знакомые с Сибутом и с местными жителями. Не исключено, что никто не собирался их убивать, но ребята оказали сопротивление, и у кого-то не выдержали нервы.

Каких-то следов, [свидетельствующих о том], что убийство совершили русские наемники, мы не нашли. Все, что мы узнали за это время, укладывалось в версию, заявленную со слов водителя. Правда, есть ряд вещей, о которых я пока не хочу конкретно говорить, позволяющих предположить, что есть некоторое противодействие русской стороны работе нашей группы. [Представители России в ЦАР] вроде не совсем заинтересованы в том, чтобы мы узнали всю правду. Связано ли это с тем, что у них, простите, руки в крови, или это просто по привычке — я не знаю.

Медуза